Цветы и железо
Шрифт:
— Постараюсь. Что в моих силах и возможностях — все сделаю, так и передай, дорогуша, — заверил Калачников.
Через несколько минут после ухода связного к Калачникову заявился полицай.
— Был? — нетерпеливо спросил он у Калачникова, запустив пятерню в гриву запутанных волос, по которым давно не ходила расческа. — Чего он так долго?
— Ты о ком это? — испуганно спросил Петр Петрович.
— Ну, этот, с самогоном? — полицай зашмыгал носом.
— А! —
— А самогон?
— Вот!
Петр Петрович вынул бутылку, потряс ею в воздухе, подразнил полицая тем, как переливается за стеклом мутная влага. Полицай протянул руку, но Калачников грубовато оттолкнул.
— На двоих… — сказал он. — Один выпьешь — под кустом валяться будешь. Кто тогда охранять будет?
— Э-э! — Полицай только махнул рукой. — Все равно не усторожишь. Задумают — ухлопают.
— Кто? — Петр Петрович наивно пожал плечами.
— Партизаны.
— Спасибо! — Калачников поклонился. — Охрана с таким настроением! Разве могу я быть спокойным?
Полицай покачал головой: мол, до чего же ты глуп, старик, ничего не понимаешь в таком сложном деле.
— Коха вон с пулеметами сторожили. И без толку… Хоть пушку ставь! Они такие!..
Петру Петровичу хотелось, чтобы полицай разговорился, и он налил ему целый стакан самогону. Себе — тоже стакан, но отпил лишь глоток, сославшись на больное сердце. Полицай сидел на краю стула и, отправив в рот колесико огурца, сосал его, точно это была конфета. Чем больше полицай пил, тем словоохотливее становился («Середку перед тобой разворачиваю», — говорил он).
— Выпьем еще! Все равно у вас делов нет по мне! Вот наши ребята идут, это да-а… — полицай не договорил и присвистнул.
— Куда? — Петр Петрович сделал безразличное лицо.
— Пока не знаю, а узнаю — не скажу, — начал куражиться полицай. — Но в деревне будет светло. Светлее, чем днем. Наши ребята… Эх, везет людям!.. — Полицай сердито ударил ладонью по столу.
«О чем он говорит? — с тревогой подумал Калачников. — Не о том ли, о чем просил разузнать Огнев? Ночью в деревне светло?.. Своим ребятам завидует… Не собираются ли фашисты в отместку за Лесное сжечь какую-то деревню? Такие меры они, звери, практикуют…»
— Я тебя отпущу повеселиться в эту деревню, — ласково сказал Калачников, наливая полный стакан полицаю. — Ты меня только заранее предупреди. Я на одну ночь и спрятаться у кого-нибудь могу!
— Во-о! Это дело! — обрадовался полицай. — Ты хороший у меня старик, понимаешь, что к чему. Сразу видно, что человек ученый!..
— Учился. Довелось…
После ухода полицая Петр Петрович долго ходил по комнате. Он теребил бороденку, пожимал плечами и часто хмурился.
— Неужели Мизель и Хельман задумали
В том, что полицай придет и обо всем расскажет ему (захочет поехать с другими!), Петр Петрович не сомневался, как не сомневался в том, что, если дать знать Огневу, тот спасет народ. Ночью он несколько раз вставал, надевал войлочные туфли и ходил по комнате, посматривая в сторону Лесного: нет ли зарева? Но там была непроглядная темень, и это немного успокаивало Петра Петровича.
Утром Калачников направился к заведующему аптекарским складом, прихватив тысячу оккупационных марок. У заведующего были густые, лихо закрученные усы, и одно это делало его мало похожим на всех остальных немцев, служивших в Шелонске. Круглая голова его была выбрита и, видимо, намазана кремом, отчего она вся блестела.
— Пришел за обещанным, — сказал Петр Петрович, оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что на складе никого нет, кроме заведующего.
— А что я вам обещал? — спросил аптекарь, крутя правый ус и хитро прищурившись. — Забыл, профессор.
— У меня списочек есть. Вот, прошу. На вас вся надежда.
— «Вата, марля или бинты, йод…» — медленно читал по-русски аптекарь. — А для чего вам, профессор, такие дефицитные вещи? — он недоверчиво посмотрел на Калачникова.
— Деликатное дело, господин заведующий! — Петр Петрович усмехнулся.
— А все же?
— Акушерка ко мне обратилась. Немецкий язык она не знает да и вас побаивается: вдруг ругаться начнете. А вы, говорит она мне, господина аптекаря хорошо знаете. Знаю, ответил я ей, добрейшей, говорю, души человек!
— А вы знаете, что грозит нам, если она проболтается? И вам, и мне?
— Не знаю, но догадываюсь: хорошего ждать нельзя.
— Вот видите!
— Не проболтается, она человек надежный, — сказал Калачников и тут же подумал: «С акушеркой придется поделиться медикаментами: если заведующий аптекой пожелает проверить, она может подтвердить».
— На вашу полную ответственность, профессор! А ее адрес я все же запишу!
— Пожалуйста, пожалуйста!
— На сколько, профессор?
— На тысячу марок.
Калачников знал, что аптекарь не выдаст его. Преступление было обоюдным и тяжким: за спекуляцию военными материалами немцы строго наказывали, вплоть до расстрела. А преступление уже было совершено: большой пакет с бинтами из искусственной марли, с ватой, йодом и другими лекарствами уже перекочевал в руки Петра Петровича.
Провожал аптекарь приветливо:
— Заходите, всегда готов оказать помощь!
«Деньги тебе нужны», — подумал Калачников, а ответил с той же лицемерной приветливостью: