Цветы и железо
Шрифт:
— В город, дяденька господин! — писклявым, совсем детским голоском отвечал парнишка и тут же зашмыгал носом.
— Што же ви делал?
— Яйца хотели обменять на соль и спички.
— Обменил?
— Не все.
— Куда возвращался?
Мальчик не отвечал. Он смотрел на Хельмана здоровым левым глазом и чуть заметно шевелил губами.
— Ну, молодий шиловек? — Хельман небрежно, словно невзначай, взял в руки пистолет, поиграл им.
— Домой, дяденька господин!
—
Парень опять замолчал. Но вот в глазах его вспыхнул луч надежды. Калачникову даже показалось, что парень улыбается.
— Мы возвращались домой, в Гучки, дяденька господин! — быстро и уверенно проговорил он.
— Гучки? — Хельман обернулся к Муркину, отступившему в темный угол комнаты.
— Так точно, есть такая! — доложил голова. И тише, многозначительнее: — Та самая…
— Ах, так! — оборвал его Хельман.
«Та самая! Значит, городской голова в курсе дел. Выходит, ему все же больше доверяет обер-лейтенант? В таких делах — пусть! А Гучки, видимо, правильно… Та самая!» — рассуждал про себя Петр Петрович.
Долгое время комендант смотрел на парня, потом обернулся к Муркину.
— Отправьте его со свой людими, — сказал он по-русски. — Если подтвердится, оставийт деревне, врет — взять в город!
Паренька увели. Ушел и Муркин, закончивший очередной свой доклад.
Хельман заговорил с Калачниковым по-немецки.
— Большевики обвиняют нас, господин профессор, в жестокости, садизме и бесчеловечности, в том, что мы не гуманны. Вы убеждаетесь, что это ложь?
— Убеждаюсь.
— Парня я мог расстрелять и не сделал этого.
— Вижу, господин комендант. Я очень рад, что судьба привела тогда вас в мой сад. Мне так недоставало общества культурных людей!
Думал о другом: «Не расстрелял, чтобы живым сжечь. Гучки предназначены к истреблению — и мальчугана туда. Нечего сказать, хороша у вас гуманность!»
— В Германию не тянуло, профессор?
— Всегда, господин комендант, всегда! Меня всю жизнь называли германофилом. И от большевиков за это попадало. Как я мечтал побывать в Германии!
— Разобьем большевиков — поедете, — заверил Хельман.
— Буду жить надеждами!
— Дочь господина Коха Шарлотта собирается навестить могилу отца, — сказал Хельман, рассматривая какие-то бумаги, — а могилы нет. Я ей не писал, что отец не погребен. Она будет потрясена, если узнает всю правду.
— К приезду госпожи Кох можно оборудовать могилу, — робко предложил Калачников.
— Где?
— На окраине Шелонска или в Шелонске. И крест березовый можно поставить…
— Вы подали прекрасную идею, профессор, — сказал, подумав, Хельман. — Это будет символическая могила.
— Да, да, очень хорошо! — согласился Калачников.
— Прибудут военнопленные — пусть начинают с могилы господина Коха. Без шума, профессор. Шарлотта не должна знать этой тайны!
— Я вас понимаю, господин комендант.
— Военнопленных можно будет доставить дней через десять, не раньше, — сказал Хельман. — Около Шелонска, как вы слышали, появились партизаны, нужен усиленный конвой. На днях я получаю пополнение. — Хельман вынул из ящика большой лист ватманской бумаги. — Как вы думаете, профессор, что это такое?
— На мой взгляд, план усадьбы, господин комендант.
— Вы угадали.
Хельман водил по границе усадьбы синим карандашом и пояснял:
— Особняк графа Строганова я реконструирую, но сохраню, это интересно: граф-то, вы говорите, был очень знаменитый! Хозяйственные постройки надо воздвигать заново: их сожгли рабочие зовхоза при наступлении наших войск. Хорошо будет соорудить небольшую оранжерею: Шарлотта, как и все женщины, сентиментальна и любит цветы, в Шелонск она приезжает на длительный срок. Как, профессор?
— Для женщины цветы что для мужчины хорошее вино, — ответил Петр Петрович и стал в деталях разбирать план будущей усадьбы обер-лейтенанта Хельмана.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Перед карательным походом Хельман предложил расставить боевые силы в таком порядке: танк, броневик, пулеметчики, полицаи. Выслушав обер-лейтенанта, майор Мизель разразился смехом:
— Можешь на меня сердиться, Ганс, но скажу тебе откровенно, из тебя не выйдет ни Карл Клаузевиц, ни Эрих Людендорф! Военачальнику надо все учитывать: и место действия, и время, и врага, и свои силы. Мы сделаем все почти наоборот: впереди пойдут русские полицаи, потом наши пулеметчики, затем танк и замыкающим наш броневик, из которого мы будем наблюдать за развертыванием баталии!..
— Но ты же сам говорил, что, по агентурным данным, партизаны ничего не знают и наш приезд в деревню Гучки будет походить на гром среди ясного неба, — возразил Хельман.
— Говорил. Полководец, Ганс, тем и отличается, от простых смертных, что он, как отличный шахматист, видит все ходы наперед! А если будет засада? Неужели тебя устраивает могила под Шелонском?
— Для меня откуплено место в Кенигсберге рядом с отцом и матерью. — Хельман горько усмехнулся.