Цветы из бури
Шрифт:
— Передайте мои лучшие пожелания мистеру Тиммсу. Я много жду от его лекции.
Мэдди кивнула и отвернулась. «Как же это в духе Жерво, — подумала она, — обращать все в цирк». Она должна была ожидать этого. Из ее отца собираются сделать посмешище.
У закрытой двери в читальный зал Мэдди чуть задержалась, вспомнив о жемчуге в волосах. Кажется, никто не обратил на него внимания. Она дотронулась рукой до косы, чтобы проверить, на месте ли ожерелье.
Оно было на месте. Мэдди нащупала его и сообразила, что у нее довольно глупый вид. Бестолковая эксцентричная старая дева! Что ж удивляться? К тому же квакерша, то есть принадлежащая к странным людям. И нацепила жемчуг
Ну что ж, чему быть, того не миновать. Пусть она повергнет его в шок. Возможно, ему еще не приходилось обедать с девушками, подобными Архимедии Тиммс. И с улыбкой на устах она толкнула дверь.
В конце слабо освещенной комнаты за столом, на котором обычно лежавшие газеты были отложены в сторону, сидел ее отец в своей широкополой шляпе. Президента Милнера здесь не было. Другой мужчина, освещенный пламенем свечей, склонился над листом бумаги с таким вниманием, с каким школьники или студенты пишут экзаменационные работы. Его локти были несколько расставлены в стороны, что давало возможность оценить высококачественную работу портного, сшившего его синий костюм. Небрежным жестом он откинул свои темные волосы и моментально стал похож на сумасшедшего поэта.
Не успела Мэдди подойти поближе, как он резко отложил в сторону ручку, выпрямился, и, взглянув на нее, улыбнулся.
Теперь он не напоминал ни студента, ни поэта, он был галантным кавалером.
— Мисс Тиммс, — сказал он. Так, как может говорить только герцог: мягко, нежно, с легким поклоном.
Голубые глаза. Прямой и сильный нос. Очень благородно носил он прекрасно сшитый синий костюм. Но почему-то, несмотря на светский лоск, он мог быть бы своим человеком и среди пиратов.
Он создавал впечатление хорошо контролируемой энергии. В нем не было никаких черт вырождения, никакой слабости. Отец Мэдди рядом с ним казался бледным и жалким, его как будто не было видно.
— Моя дочь Архимедия, — сказал Тиммс. — Мэдди, герцог Жерво.
Он произнес его имя очень правильно: «Ж», а не «Дж», как произносят обычно англичане, а вместо «лысо произнес долгое ударное „о“. То есть он не сказал „Джервольк“, как бы поступил обычный английский провинциал, а „Жерво“, как и подобает произносить фамилию французского происхождения.
Мэдди протянула руку, избавив себя от необходимости не то, чтобы присесть в реверансе, но даже кивнуть, то есть поступила как честный прямой человек и Друг. Она промямлила «Добрый вечер», хотя не была в этом уверена. Этот день беспокоил и волновал. Злой день, сегодня она бросила вызов Богу и Правде. К тому же нельзя сказать, что ей была неприятна встреча с герцогом, поэтому она добавила «друг мой». Его же приветствие не было столь сухим.
— Я испытываю огромное, истинное удовольствие быть к вашим услугам, мисс. — Он слегка приподнял ее руку, немного отведя. — Должен извиниться перед вами за часы ожидания в моем доме. Последние два дня меня мучают проклятые головные боли.
Мэдди подумала, что ко всем остальным дням это, видимо, не относится.
— Надеюсь, ты выздоровел, — Тиммс явно выразил свою озабоченность самочувствием герцога. «Бедный, наивный папа, — подумала Мэдди. — Он всегда говорит правду. И, конечно, поверил».
— Вполне, — герцог улыбнулся и с видом заговорщика посмотрел на Мэдди. — Мисс Архимедия, по-моему, сомневается.
Ее отец улыбнулся.
— Да, она устроила настоящее землетрясение у нас дома из-за этой статьи.
— Папа!
В этот момент в комнату вошел президент Милнер, подняв руки, как фокусник-иллюзионист:
— Мисс
— Мисс Тиммс, вы не против моего общества, — герцог взял ее за руку. Она удивленно посмотрела на него. — Если вы позволите… — добавил герцог, глядя ей прямо в глаза.
Мэдди поняла, что именно таким взглядом он обвораживал женщин, заставляя подчиниться его воле. Даже она, в свои двадцать восемь лет, она, которой однажды делал предложение один хороший врач, с болезненным сожалением выслушавший отказ, а после чего предложивший свою руку и сердце Джейн Хуттон и через полгода покинувший квакерские собрания, даже она, Мэдди, почувствовала магическую силу его взгляда.
Поэтому когда герцог протянул ей пачку бумаг и попросил написать на доске формулы, о которых он будет говорить, это как-то ослабило напряжение. Она посмотрела на бумаги…
— А ты разве сам не хочешь… Доска рядом с трибуной. Большинство выступающих…
— Нет, — просто ответил он.
— Проходите, проходите, — мистер Милнер открыл дверь, отметив, что зал почти полон. — Пойдем наконец. Мистер Тиммс?
Жерво взял Тиммса под руку, провел в зал и посадил в первый ряд. Президент взмахом руки указал на стулья в президиуме. За ней последовал герцог. Его шаги гулко звучали по деревянному настилу. Он вежливо пододвинул ей стул и элегантно присел рядом.
Зал затих, когда на трибуну вышел президент Милнер, поправил свет в маленькой газовой лампе и откашлялся. Мэдди смотрела на множество лиц в зале. Почти на каждом человеке был белый воротник, что напоминало какую-то форму. Она была на многих собраниях, как Аналитического Общества, так и Общества Друзей, сидя где-нибудь на задних скамьях рядом с отцом, но никогда ей не приходилось видеть перед собой такую большую аудиторию. Она старалась убедить себя, что на нее никто не смотрит, а все внимательно слушают президента, призвавшего собрание к тишине и порядку и выступавшего со вступительной речью по бумаге. Было хорошо видно, что не все смотрят на говорящего президента, несколько человек из ближних рядов явно разглядывали ее и герцога. Она не могла разобраться в своих чувствах и ощущениях, даже забыв о шелковом платье и жемчуге в волосах.
Краем глаза Мэдди видела, как спокойно и уверенно сидит рядом с ней герцог в своем прекрасном костюме. Его руки в белых перчатках спокойно лежали у него на коленях. Мэдди тоже перестала сжимать и разжимать свои пальцы. Он абсолютно не реагировал на то внимание, которое было обращено на него, когда Милнер представил его как Кристиана Николаса Фрэнсиса Ланглендского, его светлость герцога Жерво, эрла Лангленда и виконта Глейда, пожелавшего выступить перед Лондонским Аналитическим Обществом в этот вечер.
Когда раздались аплодисменты, герцог встал. У него в руках не было никаких записей, поскольку все бумаги он передал Мэдди. Она не подозревала о его таланте говорить приятным голосом в непринужденной манере. Он грустно объявил, что посвящает эту лекцию своему покойному наставнику, мистеру Пиплсу, выдающемуся ученому, уважаемому и почитаемому своими учениками. Герцог искренне сожалел, что тот умер.
Кое-кто в зале засмеялся. Улыбнулся даже сам Тиммс.
Смех герцог воспринял болезненно. Он сказал о том, что очень переживает смерть своего учителя, написавшего важные страницы в книге, обожаемой им. Особенно ему интересны те планы, где изложен параллельный постулат Евклида, а также те, где говорится о дифференциальной геометрии. Потом герцог легко перешел к изложению своей теории и, начав произносить формулы, кивнул выжидательно Мэдди.