Цветы из бури

Кинсейл Лаура

А Мэдди просто сидела в кабинете вместе с ним и писала ответы. Она с удивлением каждый раз смотрела на суммы, но в ней возникла какая-то новая твердость и непорочная суровость, которая поддерживала его.

Кристиан решил, что раз не будет работать Бейли, будет работать сам. В Лондоне чертов идиот, пусть он попробует спасти самого себя.

— Завтра опять домой, — весело сказал Дарэм за десертом, включавшим пироги с фаршем, пудинг, желе и сырный пирог. — Дорога становится нам знакомой. Позвольте угостить вас пирогом, герцогиня.

Мэдди

покачала головой. Ей трудно было есть и пить, когда она знала, что ничего еще не оплачено, включая даже жалованье повара.

Когда она узнала об огромных долгах имения Жерво, она буквально почувствовала себя больной. Доход его был огромен, но и долги превосходили всякое воображение. Жуткие итоги! Фантастика! Она, воспитанная квакерами в духе бережливости и целомудрия, почти боялась Кристиана, чье непомерное тщеславие могло породить такое бремя без мысли о последствиях. Она любила герцога, жила с ним, он был ей близок и все же она, оказывается, совсем не понимала его. В таких обстоятельствах у нее совершенно пропал аппетит. Она взяла только яблоко, которое, как она знала, принесли из здешнего фруктового сада.

Герцог с другого конца стола заявил:

— Завтра поедем мы с Мэдди… Белгрейв Сквейр.

Она застыла с ножом в руке.

— В Лондон? — спросила леди де Марли. — Ну и к чему такое безумство?

Вино искрилось в стакане, который Кристиан держал в руке.

— Я… прошу.

Тетушка яростно воткнула вилку в пирог, как будто пронзила врага.

— Я умываю руки, мой мальчик. Оставь меня. Иди сам к ним в руки.

— Лучше бы ты принял предложение Стонхэма.

Жерво не ответил ей. Он поднял глаза на Мэдди.

— Завтра, — сказал он. — Приготовься… отъезд утром.

Она положила нож.

— Я думаю, это вряд ли возможно.

Он поднял брови.

— Я настаиваю.

Как понимала Мэдди, обеденный стол — не место для дискуссий. Она положила ломтики яблока в тарелку отца, сидевшего слева.

— Вот, папа, прекрасное яблоко. Хочешь поесть его с сырным пирогом?

Придя в спальню герцога, Мэдди обнаружила, что кто-то уже начал упаковывать вещи. В открытом чемодане лежали юбки, плащи и ее серый шелк, уложенные и насколько возможно освеженные. Она вытащила платье и повесила его обратно в гардероб.

Когда она открывала дверь шкафа, появился Жерво. Мэдди расстегнула его жилет, как она делала всегда, и отошла. Мгновение он смотрел на нее из-под своих темных ресниц.

— Голодная? — спросил он насмешливо.

— Нет, — сказала она.

— Хлеб. Вода. Яблоки, — произнес он недовольно, как будто обвиняя ее.

— Я ем то, что считаю нужным и подходящим, — ответила она, отворачиваясь.

У Кристиана не было представления о том, что следует делать в сложившейся ситуации, и он даже не пытался ни в чем разобраться. Она осмелилась упомянуть о возможностях экономии, сокращения расходов хотя бы только в замке, но эти предложения были нетерпеливо отвергнуты. Конечно, сокращение числа слуг и даже продажа имущества немного

значат для его колоссальных долгов. Но ведь Жерво не хочет даже попытаться.

Это встревожило и обидело Мэдди; ее раздражала привычка к роскоши и великолепию, когда каждый здравомыслящий человек должен направлять свои усилия на уменьшение последствий такой страшной глупости.

Жерво бросил жакет. Сначала он хотел положить его в чемодан, но остановился. Он посмотрел на Мэдди.

— Платье?

— Я не еду завтра, — сказала она. — Папа еще не готов к новому путешествию.

— Ты поедешь… со мной. Отец — потом.

— Папа не может…

— К черту папу! — он бросил жакет и вышел в спальню. — Ты… и я!

Мэдди закрыла глаза. Она хотела успокоиться, унять тревогу. Когда она овладела собой, пошла за ним в спальню. Кристиан сидел за столом в рубашке и чулках, глядя на сложенное письмо. При жесткой игре света и тени его волосы и брови казались черными, как у сатаны.

— Мы поедем. Мы… — герцог и герцогиня Жерво. Пойдем в театр… на танцы. У тебя много платьев, я думаю, что… даже на бал. Нам нужно устроить… угощение… там… Нужны деньги… Все правильно.

Мэдди слушала его с замирающим сердцем.

— Нет, тебе нельзя. Ты не можешь.

— Должен, — ответил он.

— Поезжай. Пусть твой агент заплатит долги, потому что должно платить, выкупит все, что можно выкупить. Потом будешь жить по обстоятельствам, пока твои дела не поправятся.

Кристиан резко повернулся на стуле.

— Нечего… выкупать. Никаких… поправок. Надо поправить репутацию, понимаешь? Доверие! Жить… широко. Заставить их… поверить.

— Для чего? — воскликнула Мэдди. — Когда твои дела в таком ужасном состоянии? Необходимое сокращение расходов, искреннее стремление уменьшить долг, вот чем можно завоевать доверие и даже, может быть, заслужить настоящее уважение.

— Нет! — проворчал он, уставившись на нее. — Нет! Нет! Нет! Глупо… Самое плохое… платить. Выглядит как… страх. Очень глупо. Ты не понимаешь.

Мэдди повернулась и пошла в гардеробную.

— Я понимаю, что в тебе полно фальши, — воскликнула она, с усилием расстегивая платье. — Понимаю, ты любишь пускать пыль в глаза, ты не извлек никаких уроков из своего несчастья. И что ты будешь делать со своим фальшивым доверием? Залезать в еще большие долги?

— Да, — сказал он.

Мэдди пошла к двери. Слова как бы переполняли. Было трудно подобрать более подходящие.

— Тебе следовало бы сделать, как сказала леди де Марли, подписать договор и пусть другие люди исправят твою глупость.

Глаза Кристиана сузились. Угрожающе грациозно он поднялся со стула и стал с ней лицом к лицу.

— Никаких… других людей. Я — Жерво. — Его взгляд скользил по ней, и тут она поняла с ужасом, что на ней ничего нет. Она быстро закрылась руками. Он что-то зашипел, фыркнул и презрительно улыбнулся. Надев сатиновую робу, лежавшую на кровати, Жерво, взяв стакан, с медленным холодным поклоном удалился.