Цветы на чердаке
Шрифт:
— На следующей неделе адвокат моего отца впишет меня обратно в его завещание. Он собирается оставить мне все, даже этот дом будет моим после смерти моей матери. Он не планирует оставить мне ее часть состояния, потому что эти деньги принадлежат ей, она унаследовала их от своих родителей.
Деньги…. Они меня нисколько не заботили. Единственным моим желанием было вырваться отсюда! Неожиданно я почувствовала себя необыкновенно счастливой — настолько, что повиснув на шее у матери, расцеловала ее в обе щеки. Боже мой, этот день оказался самым лучшим с тех пор, как мы вошли в этот дом… Но тут я вспомнила, что мама не сказала, сможем ли мы спуститься вниз. Но все равно, это был шаг на пути к свободе.
Мама села на кровать и улыбнулась нам одними губами. Глаза остались серьезными. Она рассмеялась нескольким шуткам, сказанным мной и Крисом, но смех был резким и как будто не принадлежал ей.
— Да, Кэти, я стала послушной, прилежной дочерью, какой хотел меня видеть твой дедушка. Он говорит — я повинуюсь. Он приказывает — я вскакиваю по стойке смирно. В конце концов, я сумела удовлетворить его.
— Она неожиданно замолчала и посмотрела на бледный свет, просачивающийся через шторы. — Удовлетворить настолько, что сегодня он устраивает прием, чтобы заново представить меня своим друзьям и местному обществу. Это должно быть грандиозное событие, потому что мои родители привыкли развлекаться на широкую ногу. Они не пьют спиртного, но не возражают, если его пьют при них те, кто не страшится ада. Поэтому на приеме будет алкоголь и кроме того будет небольшой танцевальный оркестр. Прием! Рождественский прием! С танцевальным оркестром! Да еще и со спиртным! И маму, наконец, впишут в завещание. Будет ли еще подобный счастливый день в нашей жизни?
— Можно нам посмотреть? — почти одновременно закричали мы с Крисом. — Мы будем сидеть тихо, как мышки.
— Пожалуйста, мама, мы так давно не видели людей и никогда не были на Рождественских вечеринках.
Мы умоляли ее так долго, что в конце концов она сдалась. Взяв нас с Кристофером за плечи, она отвела нас в угол, где близнецы не могли подслушать и прошептала:
— Есть одно место, где вы вдвоем сможете спрятаться и наблюдать, но брать с собой близнецов будет слишком рискованно. Во-первых, они слишком маленькие, чтобы положиться на них, и вы прекрасно знаете, что они не могут усидеть на месте более двух секунд, а Кэрри может забыться и крикнуть что-нибудь от удовольствия и привлечь всеобщее внимание. Поэтому, дайте мне честное слово, что не скажете им.
Мы обещали. Конечно, мы никогда не сказали бы им и без всякого честного слова. Мы любили наших малышек и не стали бы ранить их чувства.
После того, как мама ушла, мы спели несколько рождественских песенок, и день, в общем и целом, прошел достаточно хорошо, хотя в корзине для пикника мы не обнаружили ничего особенного: сэндвичи с ветчиной, которые очень не любили близнецы, и холодные, с кусочками льда, ломтики индейки. Остатки обеда, приготовленного на День Благодарения.
Вечер наступил быстро. Я сидела и задумчиво смотрела, как Кэрри и Кори играют с кукольным домиком, его фарфоровыми жителями и бесценной миниатюрной мебелью.
Сколько могли эти искусственные люди поведать о настоящих — своих бывших хозяевах. Сначала они принадлежали одной маленькой девочке, которая не могла к ним притронуться и которой разрешалось только смотреть на них через стекло. А потом другая маленькая девочка стала хозяйкой их дома и стекло было разбито, чтобы она могла прикасаться к предметам внутри — под страхом наказания в случае, если что-то сломает.
Внезапно я с внутренней дрожью подумала о том, что произойдет, если Кэрри или Кори сломают какую-нибудь из этих бесценных безделушек и каково будет их наказание.
Я положила в рот кусочек шоколада и постаралась подсластить горечь своих мыслей, сосредоточившись на его вкусе.
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРИЕМ
Верная своему слову, вскоре после того, как близнецы крепко уснули, мама проскользнула в нашу комнату. Она была так красива, что я затаила дыхание от восхищения, к которому примешивалась и зависть. Ее длинное вечернее платье состояло из тонкой шифоновой юбки зеленого цвета и более темного бархатного корсажа с глубоким декольте. Под ниспадающими подобно волнам шифоновыми складками поблескивали тонкие подвязки. В ушах у нее были длинные сверкающие серьги с бриллиантами и изумрудами. Запах ее духов напоминал искусный аромат лунной ночи где-то на востоке. Не удивительно, что Крис смотрел на нее, не отводя глаз. Я печально вздохнула.
— Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я когда-нибудь также выглядела. Пусть у меня будут такие же изгибы и выпуклости, которые так восхищают мужчин.
При каждом шаге разделенные разрезом половины юбки взлетали вверх, как крылья. Она вывела нас из нашего забитого вещами, мрачного обиталища
— впервые за все время, что мы в нем жили. Мы на цыпочках шли по широким темным коридорам северной части дома и поблескивание серебряных бальных туфель мамы указывало нам путь.
— Есть одно место, где я пряталась, когда была маленькой и смотрела на взрослые вечеринки, так чтобы родители меня не заметили. Вам двоим там будет тесновато, но это единственная возможность увидеть все, оставаясь незамеченными. Обещайте мне еще раз, что будете сидеть тихо, как мышки, а если вам захочется спать, постарайтесь незаметно проскользнуть в комнату.
Потом она еще раз попросила нас не увлекаться и не смотреть больше часа, потому что близнецы могут испугаться, если проснутся одни. Тогда есть опасность, что в поисках нас они выйдут в коридор, и тогда один только Бог знает, что произойдет.
Мы затаились под массивным столом, темным и продолговатым, с дверцами внизу. Было неудобно и очень душно, но зато через заднюю стенку, выполненную из прозрачного материала, мы хорошо видели все, что происходило внизу.
Мама тихо удалилась.
Под нами был огромный, слоновьих размеров зал, ярко освещенный свечами, горящими в ячейках неправдоподобно большой люстры из золота и хрусталя. Потолок был таким высоким, что его не было видно. Ни разу в жизни мне не приходилось видеть такого количества одновременно зажженных свечей. Их запах и мерцание тысяч язычков пламени, преломляющееся в хрустальных призмах, рассеивающих и отражающих лучи света, делали всю сцену похожей на сон или, скорее, кадр из фильма, удивительно яркий, светлый и насыщенный, как сцена бала, где Золушка встречается со своим принцем.
Сотни богато одетых людей передвигались по всему помещению, смеясь и разговаривая друг с другом. В углу стояла рождественская елка, от которой невозможно было оторвать глаз. Она тоже была гигантской, наверное, больше двадцати футов в высоту и сияла золотистыми огнями и разноцветными украшениями.
Многочисленные слуги в красно-белых ливреях ходили взад и вперед с серебряными подносами, на которых лежали изысканные лакомства. Иногда они ставили некоторые подносы на длинные столы, на одном из которых был установлен большой хрустальный фонтан. Из него била струя янтарной жидкости и падала в серебряный бассейн. Мужчины и женщины подходили к фонтану с бокалами на длинных тонких ножках и наполняли их сверкающей жидкостью. Невдалеке стояли еще две серебряных миски с пуншем, в которых можно было искупать средних размеров ребенка. Это было красиво, величественно, захватывающе. Было приятно сознавать, что за стенами нашей темницы бьет ключом веселая, счастливая жизнь.