Цветы на чердаке
Шрифт:
— Тебе решать. Ты со своей интуицией всегда была права. Если бы я слушался, Кори был бы сейчас жив.
Нет ничего сильнее ненависти, порожденной преданной любовью — все мое существо требовало мести. Да, я хотела видеть, как маму и бабушку запрут в тюрьму, посадят на скамью подсудимых, обвинят в преднамеренном убийстве — четырехкратном, если покушение тоже считается. Они сами будут как серые мышки в клетке, запертые подобно нам, с той только разницей, что они разделят компанию с извращенцами, проститутками и такими же убийцами, как они сами. Их нарядят в серый хлопок арестантских халатов. Никаких салонов красоты два раза в неделю для мамы, ни макияжа, ни профессиональных маникюрщиц — только душ раз в неделю. Она не сможет даже скрыть самые интимные места своего тела.
О, она будет так страдать без мехов, без драгоценностей, без южных круизов в теплых морях, когда накатит зима. И там не будет ее красивого, юного, обожающего мужа, с которым можно пошалить в великолепной постели с лебедями.
Я уставилась в небо, где, наверное, есть Бог — смогу ли я предоставить Ему идти Его неисповедимыми путями, взвешивая на весах грехи человеческие, смогу ли я переложить на Него бремя суда?
Я подумала, как жестоко, несправедливо, что Крис возложил это бремя на мои плечи. Почему? Может быть, он бы простил ей все — даже смерть Кори, даже попытки убить нас всех? Может быть он считал, что такие родители, как у нее, могут заставить сделать все, что угодно — и даже убийство? Но было ли в целом мире столько денег, чтобы заставить МЕНЯ убить своих четырех детей?
В моей памяти одна за другой всплывали картины, возвращая меня к тому времени, когда еще был жив отец. Я видела нас всех в саду позади дома, смеющихся и счастливых. Я видела нас на пляже. Катающихся на паруснике и плавающих. Видела на лыжах в горах. И я видела маму на кухне. Как она старалась приготовить что-нибудь вкусненькое, чтобы порадовать нас.
Да, конечно, ее родители должно быть знали, как убить ее любовь к нам
— должно быть знали. Или Крис думал, как, впрочем, и я, что если мы пойдем в полицию и все расскажем, то наши фотографии будут помещены на первых страницах всех газет в стране? Эта известность ведь не вознаградит нас за то, что мы потеряем? Наша частная жизнь — и нам необходимо оставаться вместе. Мы не сможем разлучиться. Я снова взглянула в небо.
Бог. Нет, не Он писал сценарии для этих маленьких беспомощных актеров внизу, на земле. Мы пишем их сами — каждым прожитым днем жизни, каждым сказанным словом, каждой мыслью, возникающей в наших мозгах. И мама сама написала свой сценарий. Он получился неудачным.
Когда-то у нее было четверо детей, и она полагала, что это прекрасно. Сейчас у нее их нет. Ее дети считали ее идеалом, что бы она ни делала, а сейчас уже никто не смотрит на нее так. Вряд ли она захочет иметь еще детей. Любовь к тому, что можно купить за деньги, заставит ее покориться жестокой воле отца, которую он недвусмысленно изъявил в своем завещании. Мама постареет: муж моложе ее на многие годы. У нее будет время почувствовать одиночество и раскаяние. Конечно, она захочет, чтобы все было иначе. Если ее руки не затоскуют по моим объятиям, то может быть, она вспомнит Криса или Кэрри… и, вероятно, ей захочется увидеть тех детей, которые у нас когда-нибудь будут.
Из этого города мы спасемся бегством в автобусе, идущем в южном направлении. Мы сделаем из себя КОГО-ТО. Когда мы снова увидим маму — возможно, судьба может так сложиться, — мы посмотрим ей прямо в глаза и отвернемся.
Я бросила бумажный пакетик в ближайшую зеленую урну, попрощавшись с Микки и прося у него прощения за то, что мы сделали.
— Пошли, Кэти, — сказал Крис, протягивая вперед руку. — Что сделано, то сделано. Прощай, прошлое, и здравствуй, будущее! Мы теряем время, а ведь и так уже столько потеряно.
Как раз таких слов я и ждала, чтобы почувствовать себя настоящей, живой, свободной! Достаточно свободной, чтобы оставить мысли о мести!
Я рассмеялась и обернулась, чтобы взять его протянутую ко мне руку. А его свободная рука опустилась вниз, притянула и обняла Кэрри. Он поцеловал ее бледную щечку.
— Ты все слышала, Кэрри? Мы едем туда, где цветы цветут всю зиму — вернее, круглый год. Неужели и теперь тебе не хочется улыбнуться? — Слабое подобие улыбки показалось на ее бледных губах, которые, похоже, уже разучились улыбаться. Но пока и этого было достаточно.
ЭПИЛОГ
С каким облегчением заканчиваю я рассказ об этих самых главных юдах нашей жизни, когда была заложена основа всего, что случилось с нами в дальнейшем.
После побега из Фоксворт-Холла мы пошли своим путем и справились, так или иначе мы всегда добивались своих целей.
Наша жизнь всегда была довольно бурной, но мы с Крисом оба поняли, как выжить. Что касается Кэрри, с ней все было иначе. Нам приходилось уговаривать ее жить без Кори, даже когда она была окружена розами.
Но как нам удалось выжить — это уже другая история.