Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Я нашла вашу туфельку, а вы меня бить хотите, матушка? – не поддавалась служанка.
– Ты мне чужую подсунула, – ругалась Цзиньлянь. – А куда эту девала?
Цзиньлянь показала ей туфельку, которую принес Цзинцзи. Цюцзюй вытаращила глаза от удивления.
– Странное дело! Откуда же у вас, матушка, взялась третья туфелька? – не признавая своей вины, проговорила, наконец, Цюцзюй.
– И у тебя хватает смелости так заявлять! – заругалась Цзиньлянь. – Подсунула чужую, а теперь, может назовешь меня треногой уродиной, а? Говори, где ты взяла эту туфлю!
Не вдаваясь в излишние подробности, Цзиньлянь велела всыпать служанке десять палок. Та прикрывала руками поясницу и плакала.
– Это все из-за тебя мне достается, – говорила Цюцзюй, глядя в глаза Чуньмэй. – Ты калитку открыла, вот и унесли туфельку.
– Да ведь ты ж постель собирала, – оборвала ее Чуньмэй. – Что ж ты туфельку-то потеряла? А когда тебя наказывают, ты людей винишь. Ладно, старая вещь, а если б матушка шпильку или серьгу потеряла, то тоже стала б на других сваливать, да? Говори спасибо, матушка тебя пожалела, слуг не позвала. Они б тебе дали десятка три палок. Посмотрела б я тогда на тебя.
Цюцзюй подавила гнев и замолчала.
Между тем в передней зале Цзинцзи упаковывал кусок шелка и другие подарки, которые Симэнь собирался преподнести тысяцкому Хэ, назначенному старшим тысяцким по уголовным делам в округ Хуайань. Чиновники из управы, родные и знакомые устраивали ему проводы в монастыре Вечного блаженства, но говорить об этом подробно нет надобности.
Симэнь Цин отправил с подарками Дайаня [3], а сам пообедал с Цзинцзи и пошел проведать Цзиньлянь.
Она была не в духе и сразу рассказала ему о туфельке.
– Из-за твоих, негодник, проделок, у меня туфельку стащили, – говорила она. – Этот выродок – чтоб его на куски разорвали! – взял да носит везде, всем показывает. Хорошо, я узнала и отобрала. Сейчас же дай ему острастку, а то дальше – больше, пойдет все воровать.
Симэнь не стал расспрашивать, как она узнала о мальчишке, закипел от злости и побежал к передним постройкам. Тегунь, ничего не подозревая, играл у каменных ступеней. Симэнь схватил его за волосы, ударил кулаком и поддал пинка. Тегунь закричал так, будто его режут. Симэнь бросил мальчика, и тот, потеряв сознание, повалился на землю.
Прибежал испуганный Лайчжао с женой. Им пришлось долго отхаживать сына. Наконец он стал приходить в себя. Изо рта и носа у него пошла кровь. Родители отнесли Тегуня домой и кое-как разузнали, в чем дело.
Возмущенная Шпилька, придя на кухню, разразилась бранью.
– Чтоб ей сдохнуть, потаскухе проклятой! – ругала она направо и налево Цзиньлянь. – Вот черепаший выродок! Что тебе ребенок сделал? За что его бить до полусмерти, а? Что мальчишка в десять лет понимает? У него вон кровь из носу идет. А если б не выжил, плохо бы тебе пришлось, потаскуха проклятая, никакие бы мольбы не помогли.
Два дня ругалась Шпилька и на кухне, и в передних постройках, но все никак не могла успокоиться. А Цзиньлянь тем временем пировала с Симэнем как ни в чем не бывало. Вечером, когда они легли, Симэнь увидел на ней туфли с красными пятками.
– Ой, какие некрасивые! – сказал Симэнь. – Зачем такие обула?
– У меня только одни ярко-красные, – объяснила Цзиньлянь, – и те, негодяй, рабское отродье, засалил. Где же я такие еще возьму?
– Сделай завтра же такие, как были и раньше, дитя мое! – просил Симэнь. – Разве ты не знаешь, как они мне нравились?!
– Какой ты странный! Впрочем, я забыла тебе кое-что сказать. – Цзиньлянь крикнула Чуньмэй: – Принеси мне ту туфлю! Узнаешь, с чьей ноги?
– Не знаю! Чья это?
– Скажите, пожалуйста! Он не знает! Меня не проведешь, и брось свои штучки! Все твои проделки известны. Ишь, Хуэйлянь повесилась, и тебе теперь ее вонючие портянки стали дороже жемчуга. В грот Весны отнес, в коробку с пригласительными карточками спрятал, писчей бумагой и благовониями переложил. Полюбуйтесь, какая редкость! Только ей и это не помогло. И не удивительно, что потаскуха в ад кромешный угодила. – Цзиньлянь ткнула пальцем в сторону Цюцзюй и продолжала: – А эта негодяйка мне подносит – ваша, говорит. Я ей за то и всыпала. – Цзиньлянь обернулась к Чуньмэй: – Выброси ее сейчас же!
Чуньмэй бросила туфельку и крикнула Цюцзюй:
– Бери! Это тебе в подарок!
– У матушки такая ножка маленькая, – сказала Цюцзюй, поднимая туфельку, – что в ее туфельку один мой палец не влезет.
– Какая тебе еще матушка?! – заругалась Цзиньлянь. – Она мать твоего хозяина в прошлом рождении. Вот она кто! А то с чего бы он ее туфлю стал так беречь? По наследству, должно быть, передать хочет, бесстыжий.
Цюцзюй пошла было с туфелькой в руке, но ее окликнула Цзиньлянь.
– Ступай нож принеси! В куски раскромсаю потаскухину туфлю и выброшу в отхожую яму, чтоб ей вечно в аду сидеть и на свет больше не появляться. – Цзиньлянь обернулась к Симэню: – Жаль тебе, небось, ее память, так я, полюбуйся, тем больше постараюсь – клочка от них не оставлю.
– Ну и чудная же ты! – засмеялся Симэнь. – Перестань! И нет никакой у меня жалости.
– А ну, поклянись, что тебе не жаль! Тогда почему и после смерти этой потаскухи ты хранишь ее туфлю, а? Нет, ты с утра до ночи тоскуешь. Я вот сколько лет рядом с тобой, а ты обо мне и не вспомнишь, а другую найдешь, так на нее и не надышишься.
– Ну, довольно! – с улыбкой проговорил Симэнь. – Опять свое запела. Ведь она тебе ничего дурного не сделала.
Симэнь обнял Цзиньлянь и поцеловал. Они отдались игре дождя и тучки.
Да,
Чуть тронешь струны чувств – и тут же вспыхнут взгляды. Отыщешь к сердцу путь – и на душе отрада. Тому подтверждением стихи: Кому доверишь таинства души, Кому хоть часть тоски своей отдашь? Любовь жива, хоть как ее глуши… Грызет весь день и затемно пять страж!