Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Потерять, обрести, увядать иль цвести –
это все суета сует.
Суть всей жизни проста: все усилья – тщета,
признаешь на закате лет.
Знай же меру во всем: ведь змее нипочем
не удастся слона проглотить [1],
И орла не суметь воробью одолеть,
надо вовремя пыл укротить.
И сановнику век не продлит человек,
нет лекарства такого, увы.
Не купить, богатей, ум для внуков, детей,
не приставишь своей головы!…
За добром не гонись, в богачи не тянись,
скромной долей доволен пребудь –
Вот и счастье найдешь!… И покой обретешь,
и вздохнет с облегчением грудь.
Итак, после ванны Симэнь и Цзиньлянь легли в спальне отдохнуть, а Чуньмэй, устроившись на стуле в коридоре, принялась шить туфельки. Вдруг видит: у садовой калитки, вытянув шею и озираясь по сторонам, стоит Циньтун.
– Тебе что нужно? – спросила горничная.
Слуга заметил стоявшую на коленях с камнем на голове Цюцзюй и стал показывать на нее пальцем.
– Чего тебе, спрашиваю, нужно, арестантское отродье? – заругалась Чуньмэй. – Чего ты пальцем-то тычешь?
Циньтун рассмеялся.
– Кладбищенский сторож Чжан Ань пришел, – объяснил он наконец. – К хозяину, говорит, дело есть.
– Глядя на тебя, можно подумать, привидение явилось, – ворчала Чуньмэй. – Подумаешь, кладбищенский сторож! Почивают хозяева. Разбудишь – со свету сживут. Ничего, пусть у ворот подождет.
Циньтун удалился, а через некоторое время снова просунул голову в калитку.
– Сестрица! – окликнул он Чуньмэй. – Все спят?
– Вот арестант! – вздрогнула Чуньмэй. – Опять ворвался, напугал. Носится из-за пустяков, как неприкаянный.
– Но Чжан Ань ждет, – говорил Циньтун. – Поздно уж, а ему еще за город идти.
– Но не могу ж я их тревожить! Вон они как сладко спят. Скажи, чтоб подождал немного. А поздно, так пусть приходит завтра.
Их разговор услыхал Симэнь и позвал Чуньмэй.
– Кто там? – спросил он.
– Да вон Циньтун пришел. Чжан Ань с кладбища, говорит, прибыл, хочет с вами поговорить.
– Я сейчас выйду, – сказал Симэнь. – Подай-ка мне одежду.
Чуньмэй исполнила просьбу.
– А по какому делу Чжан Ань? – заинтересовалась Цзиньлянь.
– Он еще накануне заходил насчет поместья, – объяснил Симэнь. – Видишь ли, рядом с нашим кладбищем целое поместье продается, с землей. Вдова Чжао, владелица, просит триста лянов серебра, я же даю двести пятьдесят. Просил Чжай Аня поторговаться. Если он договорился, велю Бэнь Дичуаню с зятем отнести серебро. В поместье колодец с четырьмя скважинами. Если удастся пробрести это поместье, присоединю к своему. Построим там крытую галерею, обширный зал, насыплем декоративные холмы и разобьем парк. И будут в нем аллеи – сосновая и ясеневая, беседка у колодца, павильон для метания стрел, площадка для игры в мяч и все прочее. Ладно уж, пожертвую серебро, зато будет, где отдохнуть и развлечься.
– Да-да! Купи поместье, не пожалей серебра! – внушала Цзиньлянь. – И нам, как на могилы соберемся, будет где весело время провести [2].
Симэнь ушел в переднюю половину, где его заждался Чжан Ань, а Цзиньлянь, поднявшись с постели, села перед зеркалом, чтобы напудриться и поправить прическу, после чего вышла во дворик с намерением выпороть Цюцзюй. Для этого Чуньмэй отправилась за Циньтуном.
– Я тебя за вином послала, почему ты холодное хозяину подала? – допрашивала служанку Цзиньлянь. – Для тебя в доме старших не существует. Что тебе ни тверди, ты все на своем стоишь. – Цзиньлянь кликнула Циньтуна: – Всыпь этой негодяйке десятка два палок, да как полагается.
Циньтун успел нанести с десяток ударов, но тут, на счастье, подоспела Пинъэр.
– Хватит ей и этого, – улыбаясь, уговаривала она Цзиньлянь.
– Ладно, довольно! Десять палок ей прощаю, – сказала Цзиньлянь слуге, а Цюцзюй приказала встать и земными поклонами поблагодарить Ли Пинъэр, а потом отпустила на кухню.
– Матушка Пань служанку привела, лет пятнадцати, – сказала Пинъэр. – Сестрица Вторая за семь с половиной лянов ее покупает. Просит тебя поглядеть.
Цзиньлянь и Пинъэр направились в дальние покои. Пинъэр посоветовала Симэню дать семь лянов. Новенькая получила имя Сяхуа, но не о том пойдет речь.
Тут мы оставляем дом Симэнь Цина и начинаем рассказ о Лайбао и приказчике У, которые везли подарки в столицу.
Как покинули они уездный центр Цинхэ, так каждый день выходили с зарею по чуть светлевшей тропе и шли на закате по буроватой темневшей пыли. Садились поесть, лишь изголодавшись, принимались пить, лишь изнывая от жажды. Ночью останавливались, на рассвете пускались в путь. А стоял в то время такой палящий зной, что от него плавились камни и металл. Продвигались путники с превеликим трудом.
Но сказ скоро сказывается. И вот добрались они, наконец, до столичных ворот Долголетия, нашли постоялый двор, где и заночевали. На другой день взвалили на себя вьюки и корзины с подарками и направились к мосту Небесной реки. Остановились у особняка государева наставника Цай Цзина. Лайбао велел приказчику У постеречь вещи, а сам, одетый в темное холщовое платье, приблизился к привратнику и почтительно поклонился.
– Откуда прибыл? – спросил привратник.
– Из уезда Цинхэ в Шаньдуне, – отвечал Лайбао, – от именитого Симэня. Его высокопревосходительству ко дню рождения подарки привез.
– Ах ты, арестант проклятый! – заругался привратник. – Жить тебе надоело, деревенщина! Подумаешь, какой там именитый Симэнь-Дунмэнь [3]! Да над его превосходительством одна-единственная особа власть имеет, ему же подвластна вся Поднебесная. Никакой титулованный вельможа или сановник не посмел бы так себя вести перед его превосходительством. Так что убирайся, пока цел!
В привратницкой нашелся знакомый Лайбао.
– Это у нас привратник новый, – успокоил он Лайбао, – всего несколько дней служит. На него не обижайся, он тебя не знает. Если тебе к его превосходительству, обожди. Я дядю Чжая попрошу выйти.