Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

Симэнь, не обратив внимания на ее колкости, стал умываться, а потом подсел к Юйлоу.

– Чем ты у себя занималась? – спросил он. – А лютню принесла?

– Старшей жемчужные цветы готовила, – отвечала Юйлоу. – Она завтра идет к Чжэн Третьей, жене У Шуньчэня. Лютню Чуньмэй сейчас принесет.

Вскоре появилась с лунообразной лютней Чуньмэй.

– Цветы передала матушке Старшей и матушке Второй, – доложила она.

Симэнь велел ей накрыть на стол. Вскоре в прохладной беседке появились извлеченные из ледяной воды сливы и дыни. Вокруг Симэня суетились ярко разодетые, похожие на цветы, жены.

– Надо бы послать Чуньмэй за старшей сестрицей, – предложила Юйлоу.

– Не надо, она ж не пьет, – заметил Симэнь.

Симэнь занял почетное место, три женщины расположились по обеим сторонам напротив. Разлили ароматное вино, расставили яства. Цзиньлянь села на синий фарфоровый табурет, а кресло отставила в сторону.

– Сестрица, иди садись в кресло, – позвала ее Юйлоу. – Смотри, не застудись на табуретке.

– Ничего, – отвечала Цзиньлянь. – Мне остерегаться нечего. И застужу утробу – не беда.

Вино трижды обошло пирующих. Симэнь попросил Чуньмэй передать Юйлоу арфу, а Цзиньлянь – лютню.

– Спойте «Огня Владыка во вселенной торжествует».

– Ну и умен же ты, сынок! – возразила Цзиньлянь. – Мы, выходит, пой, а вы вдвоем слух свой услаждать будете. Нет, я так не согласна. Пусть и сестрица Ли возьмет инструмент.

– Но она не играет, – возразил Симэнь.

– Ну, пусть берет кастаньеты и отбивает такт, – не унималась Цзиньлянь.

– Вот негодница! Все к чему-нибудь прицепится, – засмеялся Симэнь и велел Чуньмэй принести красные кастаньеты из слоновой кости.

Юйлоу и Цзиньлянь нежными пальцами слегка коснулись струн и запели на мотив «Гуси летят над песками». Сючунь стояла сбоку, помахивая опахалом. Когда спели «Огня Владыка», Симэнь поднес каждой по чарке вина и выпил вместе с ними. Цзиньлянь то и дело подходила к столу, жадно пила ледяную воду, ела охлажденные фрукты.

– Зачем ты столько холодного потребляешь, сестрица? – заметила Юйлоу.

– А что мне холодного бояться? – отвечала Цзиньлянь. – Мне за свою утробу беспокоиться нечего!

Пинъэр то краснела, то бледнела от смущения.

– Что ты болтаешь всякую чепуху? – бросив суровый взгляд в сторону Цзиньлянь, урезонил ее Симэнь.

– Это ты, братец, лишнее болтаешь, – не унималась Цзиньлянь. – А мы, старухи, и носом клюем, а все жуем. Жилу за жилой тянем. Что на нас глядеть?

Пока они пировали, юго-восток заволокла туча, северо-запад затмил туман. Вдали послышались раскаты грома, и пошел проливной дождь, оросивший распустившиеся перед верандой цветы и кусты.

Да,

В усыхающие реки и озера снова шумные вливаются потоки. И гранаты и бамбук нежно-зеленый освежились и блестят на солнцепеке.

Дождь скоро перестал. На западе проглянуло солнце, и появилась радуга. В один миг алмазами загорелись капельки дождя, а на дворе повеял свежестью и прохладой вечерний ветерок.

Из дальних покоев появилась Сяоюй и позвала Юйлоу.

– Меня Старшая зовет, – сказала Юйлоу. – У нее еще цветы не готовы. Я пойду, а то она обидится.

– Пойдем вместе, – сказала Пинъэр. – Я тоже хочу поглядеть, какие у нее цветы.

– Погодите, я провожу вас, – сказал Симэнь и протянул Юйлоу арфу. Юйлоу заиграла, Симэнь хлопнул в ладоши, и они вдвоем запели на мотив вступления к «Островку прохлады» [14]:

Дождь долгожданный под вечер Промчался разливистым смехом. Пруд лепестками расцвечен, Грозы замирающей эхо… Тучи рассеялись, стало светлей. Месяц на вымытом своде Блестит, молодой и беспечный. Лилий ночных полноводье Испить бы, гуляя неспешно, И погрузиться в затон орхидей. Хором подхватили: Пой, золотая свирель, Мани, сладкозвучная лютня! Веселый, богатый, уютный Пир… За окошком метель. Мир, полный света и счастья, В твоей я чарующей власти. На тот же мотив: В ивах стрекочет цикада, Летит светлячок, ей навстречу. Льется мелодия складно, И сладко баюкает речку, Смолкла богатых домов суета, Шнур светоносный, хрустальный [15] Звездным пунктиром намечен. В бликах любовных растают Послушные девичьи плечи… Нерасторжимы влюбленных уста! Хором подхватили тот же припев: Пой, золотая свирель, Мани, сладкозвучная лютня! Веселый, богатый, уютный Пир… За окошком метель. Мир, полный света и счастья, В твоей я чарующей власти. На мотив «Вздымается все выше»: На пруду резвятся утки неразлучницы, Млеют лотосы благоуханные. У меня бессмертье не получится — Я мгновения люблю бескрайные. Отдыхать в беседке не наскучит мне! Сад земной, что будит силы тайные, Лучше, чем сады Пэнлая тучные… Хором подхватили: Ветер, ветер, в западных скитаньях Не гони колеса осени печальной!

С песней незаметно подошли к садовой калитке. Юйлоу отдала лютню Чуньмэй и направилась вместе с Пинъэр в дальние покои.

– Сестрица Мэн! – крикнула Цзиньлянь. – И я с вами, обождите.

Она хотела было идти, но ее удержал Симэнь.

– Хочешь улизнуть, болтушка? – сказал он. – А я и не пущу.

И Симэнь так ее повернул, что она чуть не упала.

– Ишь ты, негодник! – крикнула Цзиньлянь. – До чего рукав вздернул – вся рука напоказ. Вдоволь насмотрелся, мальчик? Я с ними пойду, зачем держишь?

– Мы с тобой здесь у камня посидим. Метнем стрелы в вазу, выпьем чарку-другую.

– Вот чудак! Метать, так пойдем на террасу, – предложила Цзиньлянь. – А сюда и Чуньмэй вина не понесет.

Симэнь послал Чуньмэй. Служанка бросила лютню Цзиньлянь и, недовольная, вышла. Цзиньлянь стала перебирать струны.

– Я от сестрицы Мэн тоже кое-что научилась играть, – сказала она и, сломив ветку цветущего граната, пышно распустившегося после дождя, около самого камня, воткнула ее в волосы сбоку. – Прикрыть хоть себя цветами, а то три дня ношусь – круги под глазами.

Симэнь взял в руки ее лотосы-ножки.

– Жаль мне тебя, а то б я тебе показал, что такое буйство страсти! Замертво слегла бы.

– Ах ты, негодник! Будет уж хвалиться-то! Погоди, только дай лютню убрать. – Цзиньлянь положила лунообразную лютню возле клумбы и продолжала: – Ты уж лучше как-нибудь в другой раз свою мощь покажешь, только не сегодня. Брось зубы мне заговаривать. Ведь только что с Пинъэр сражался. И нечего было ко мне приставать!

– Вот рабское отродье! – возмутился Симэнь. – Знай болтает всякую ерунду. Что у меня с ней было?