Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– От кого это? – спросила Пинъэр.
– От брата Шутуна, – отвечал Хуатун. – В знак его сыновнего к вам почтения, матушка.
– Вот арестант! – засмеялась Пинъэр. – С чего ж такое почтение?
Через некоторое время явился и Шутун. Пинъэр сидела на позолоченной кровати. На изваянной из нефрита белоснежной руке ее сверкали золотые браслеты. Она держала выточенную из черепашьего панциря кошечку, играя ею с ребенком.
– Кому это ты принес кушанья, арестант? – спросила она.
Шутун улыбался и молчал.
– Молчишь? Чего ж смеешься? – допытывалась Пинъэр.
– Кого мне почитать, как не вас, матушка! – проговорил слуга.
– Ни с того ни с сего – такие знаки внимания? – недоумевала Пинъэр. – И дотрагиваться не буду, пока не объяснишь. Говорят, благородный не коснется пищи от неизвестного.
Шутун открыл кувшин, расставил на маленьком столике закуски и попросил Инчунь подогреть вино. Наполнив чарку, он обеими руками поднес ее Пинъэр и опустился на колени.
– Выпейте, матушка, и я все вам объясню, – упрашивал Шутун.
– Нет, ты объясни, потом я выпью, – настаивала Пинъэр. – А нет – так стой хоть весь век. Встань и скажи, в чем дело.
И Шутун рассказал ей, как Ин Боцзюэ просил похлопотать за юнцов.
– Он хлопотал за Хань Даого, – объяснял Шутун, – и ему неудобно теперь за юнцов заступаться. Вот он меня и просил обратиться к вам, матушка. А батюшка спросит, не говорите, что я вам сказал. От деверя Хуа Старшего, мол, посыльный приходил. А я пойду в кабинет, напишу просьбу, а как вернется батюшка, ему и вручу. Вот, мол, матушка просила передать. А вас, матушка, я тоже попрошу замолвить словцо. Их и так вчера по приказу батюшки избили. Батюшка собирается судить их со всей строгостью. Если б удалось их освободить, это было бы с вашей стороны, матушка, великим благодеянием.
– Вот оно что! – сказала, улыбаясь, Пинъэр. – Ну, это пустяки! Обожди, я с батюшкой поговорю, и все уладится. И для чего ты только так старался? Ах, негодник! С них, наверно, вытянул?
– Не скрою, матушка, они мне пять лянов дали.
– Ах ты, ловкач! Тоже умеешь, оказывается, деньги зарабатывать, – заметила Пинъэр.
Она не захотела пить из маленьких чашек и велела Инчунь подать две больших серебряных чары в форме сплетенных цветов. Она выпила две чарки, а потом налила и Шутуну.
– Я не буду, – ответил слуга. – Зардеешься, еще батюшка заметит.
– Не бойся, я ж тебя угощаю, – сказала Пинъэр.
Шутун отвесил земной поклон и залпом осушил чарку. Пинъэр наложила целое блюдо всяких кушаний и поставила его перед слугой. С ней за компанию он выпил еще две чарки и, опасаясь, как бы не раскраснелось лицо, ушел. В лавке оставалась половина сладостей и кушанья. Шутун расставил их на буфете, достал кувшин вина и пригласил приказчика Фу, Бэнь Дичуаня, Чэнь Цзинцзи, Лайсина и Дайаня. Они, как вихрь, налетели, и скоро на буфете было пусто, хоть шаром покати. Только Пинъаня забыли позвать, и тот сидел у ворот, насупленный и злой.
После обеда от загородного друга возвратился домой Симэнь. Пинъань ничего ему не сказал, а Шутун, заслышав хозяина, кое-как собрал посуду и бросился в кабинет, чтобы помочь хозяину раздеться.
– Кто-нибудь был? – спросил Симэнь.
– Никого не было.
Симэнь разделся, снял шапку и, оставшись в головной повязке, проследовал в кабинет. Шутун подал ему чаю. Он отхлебнул глоток и отставил чай.
– Где ж это тебя угостили? – спросил он румяного Шутуна.
Тот пошел к письменному столу и, вынув из-под тушечницы бумагу, протянул ее Симэню.
– Вот матушка Шестая письмо мне передала, – сказал он. – Говорит, дядя Хуа Старший прислал, насчет тех молокососов. Матушка велела вам передать и поднесла мне чарку вина.
Симэнь распечатал письмо. В нем говорилось: «Чэ Дань и остальные преступники уповают на Вашу милость…». Симэнь пробежал письмо глазами и протянул Шутуну.
– Убери в ящик! – приказал он. – Вели посыльному, чтобы завтра подал мне в управе.
Шутун спрятал письмо и встал рядом с хозяином. На лице у него играл румянец, алели ароматные уста, сквозь которые проглядывали ровные белоснежные зубы. Симэнь не мог сдержаться и заключил его в объятья. Их уста сомкнулись в горячем поцелуе. Из уст Шутуна пахло душистым чаем и корицей, весь он благоухал ароматами. Симэнь расстегнул ему халат, снял штаны и обнял пониже талии.
– Поменьше пей! – наказывал он. – Как бы не поблекла твоя красота.
– Я больше не буду, батюшка, – прошептал Шутун.
Только они приступили к делу, как у ворот послышался шум. Прискакал всадник, одетый в синее платье слуги. Спешившись, он поклонился привратнику и спросил:
– Здесь проживает его превосходительство господин надзиратель Симэнь?
Пинъань был не в духе. Обиженный на Шутуна, он отвернулся и молчал. Прибывший ждал ответа.
– Я посыльный от столичного воеводы его превосходительства господина Чжоу, – пояснил он. – Велено передать пакет господину Симэню. Завтра состоятся проводы начальника крепости Синьпин его превосходительства господина Сюя. Угощение будет в монастыре Вечного блаженства. Участвуют инспектор пехоты и конницы Цзин, надзиратель Ся и господин Чжан из крепости, каждый вносит по ляну. С остальных деньги собраны. Прошу тебя, брат, доложи хозяину. Я жду ответ.
Пинъань взял, наконец, пакет и удалился. Узнав, что хозяин в кабинете в саду, Пинъань отправился туда. Только он миновал сосновую аллею, видит – под окном на веранде сидит Хуатун и подает ему знак рукой. Пинъань сразу смекнул, в чем дело, и, подойдя к окну, стал прислушиваться. Из комнаты доносились вздохи, скрипнула половица.
– Выпрямись немного, сынок, – говорил Симэнь. – Вот так, и не двигайся.
Потом в комнате стихло. Через некоторое время вышел Шутун полить Симэню на руки. Заметив под окном Пинъаня с Хуатуном, он весь вспыхнул и исчез в кабинете. Пинъань с пакетом направился вслед за ним. Симэнь взял кисть и расписался.
– Обратись к матушке Второй, – наказал он. – Пусть выдаст лян серебром. Вели зятю запечатать и передай посыльному.
Пинъань ушел. Шутун вынес воды, и Симэнь стал мыть руки, а потом пошел к Пинъэр.
– Вина не хочешь? – спросил он Пинъэр. – А то велю служанке подогреть.
Симэнь увидел под столом кувшин цзиньхуаского вина [6].
– А это откуда? – спросил он.
Пинъэр неудобно было говорить о Шутуне.
– Мне как-то захотелось, – сказала она, – я и послала слугу купить. Вот открыли, выпили несколько чарок, а остальное стоит.