Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Да нет, помню, он у меня с собой был, – отозвался Цзинцзи.
– Ах ты, сынок! – начала Цзиньлянь. – Не знаешь, не ведаешь: то ли дома, то ли нет. Кто ж это у тебя так память отбил, а? Впрочем, вон ты зад-то какой отрастил! Там, должно быть, весь твой рассудок разместился.
– Но что ж делать? Люди ведь за одеждой пришли, – сокрушался Цзинцзи. – И батюшки нет. Придется слесаря звать, замок в тереме ломать.
Ли Пинъэр не выдержала и рассмеялась.
– У вас ключ, матушка? – обратился к ней Цзинцзи. – Отдайте, прошу вас.
– Чего тут смешного, сестрица! – вмешалась Цзиньлянь. – Можно подумать, что мы и в самом деле нашли его ключи.
Расстроенный Цзинцзи метался по комнате, как осел, крутящий мельничный жернов. Взглянув в сторону Цзиньлянь, он вдруг заметил торчащий из-под нее шнурок от ключа.
– А это что? – воскликнул он и протянул руку, но Цзиньлянь поспешно спрятала ключ в рукав.
– Как он мог ко мне попасть? – наиграно удивилась она.
Цзинцзи пришел в отчаяние и напоминал цыпленка, который протягивает ноги еще до того, как над ним занесут нож.
– Ты, говорят, хорошо поешь? – сказала Цзиньлянь. – Приказчиков в лавке услаждаешь, а нас не хочешь? Споешь своей бабушке и матушке Шестой четыре новых песни, тогда ключ получишь, а откажешься, хоть на белую пагоду вспрыгни, все равно не дам.
– Вы, матушка, готовы у человека все нутро вывернуть, – говорил Цзинцзи. – Кто же вам сказал, что я песни пою?
– Ах, ты опять будешь зубы заговаривать?! – набросилась на него Цзиньлянь. – По-твоему, в Нанкине Шэнь Миллионщик припеваючи живет, а в Пекине дерево сохнет-гниет, да? А ведь как за деревом тень, так за человеком слава.
– Ладно уж, спою, не погибать же в самом деле! – согласился выведенный из себя Цзинцзи. – Когда с ножом к горлу лезут, целую сотню споешь.
– Ах ты, болтун, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! – заругалась Цзиньлянь и наполнила всем чарки. – Вот выпей и стыд потеряешь, петь будет ловчее.
– Нет уж, лучше спою, а потом выпью, – отозвался Цзинцзи. – Я спою о цветах и плодах на мотив «Овечка с горного склона»:
В саду первый раз повстречала тебя я, В цветущих деревьях весеннего рая. Среди абрикосов желанных сгорая, Нефритовой сливой [3]тебя приняла я. Но люди судачили: пьешь ты, гуляешь; Как шмель в цветнике изумрудном [4]порхаешь, И слезы помчались солёным потоком, О скудном душой и тигрино жестоком. Вдогонку послала двух персиков-слуг, Но ты под хурмою – тебе недосуг. Забыл ты меня, и напрасны старанья, Краснел хохолок журавля от страданья [5]. Обрезала пряди, плакучая ива. «Рехнулась совсем!», – ты заметил глумливо. Бесстыжий развратник! Насильник-гурман! Тебе не забуду я подлый обман. На высохших ветках тоскливо молила: Да будет мне домом сырая могила. Промчались три осени. Мне интересно К кому ты теперь прижимаешься тесно.И далее:
За ширмой из пятнистого бамбука [6] Стоит твоя забытая подруга, Как хризантема пышная в цвету. Поют беспечно птицы на лету… Вдруг… двум сорокам [7]верить ли с испуга? Ужели гость желанный с юга. Послала я форзицию [8]любви. Найти тебя, мой херувим, Пришел ли ты, еще страшусь поверить, Вот дереза [9]приветствует у двери, Мне нарядиться не успеть теперь, И, сжавши розу, я открыла дверь. Слюны моей сирени ароматы, На шпильках – разноцветные агаты, Хуннян-цветок [10]тебя, не торопясь, Ввела в опочивальню, юный князь. В игре под персиком янтарным, Тебе цветком я буду парным [11]. Кувшинкой золотой в руке Под лотосом на стебельке [12]. Как яростно стремились мы друг к другу! Зачем же астру, жалкую прислугу, Послал цветок граната передать [13] И к розам на кусту [14]прилип опять?Цзинцзи кончил петь и опять стал просить у Цзиньлянь ключ:
– Матушка, отдайте ключ. Приказчики, наверно, заждались, и батюшка того и гляди пожалует.
– Ишь, какой хороший! – отвечала Цзиньлянь. – Ловко у тебя язык подвешен. Вот обожди, пусть только батюшка спросит, скажу: напивается, мол, неизвестно где, и ключи теряет, а потом у меня в комнате ищет.
– Ну что вы! – взмолился Цэинцзи. – Вам бы, матушка, только палачом-мучителем служить.
– Да отдай ты ему! – уговаривали Цзиньлянь матушка Пань и Пинъэр.
– Скажи спасибо бабушке с матушкой, – наконец вроде бы согласилась Цзиньлянь, – а то заставила бы тебя петь до самого заката. Наговорил с три короба: сто, мол, спою, двести, а сам две пропел и крылья расправил. Только улететь тебе не придется.
– Про запас есть у меня две песенки, дорогого стоят, – проговорил Цзинцзи, – на мотив «Овечки с горного склона». Могу в знак моего сыновнего послушания усладить ваш слух, матушка.
И он запел:
Уж месяц слезами умыта. Брат милый, когда ты придешь? Тобой, золотым позабыта, Цена мне теперь — медный грош. Меня неразорванной девкой Ты взял, необузданный зверь, Теперь, возгордившись, с издёвкой Презрел мою жалкую дверь. Не выкупил тело из клетки, Отбросил под звон медяков. Мне мамкиной алчущей плётки Не сбросить постыдных оков. Вновь путь освещаю полночный В надежде потешным огнем. Напрасно – мой ангел порочный Не вспомнит ни ночью, ни днем. Увяла, осунулась с горя, И губы искусаны в кровь, И эхо, без устали вторя, Всё кличет тебя вновь и вновь. А сластолюбивая ведьма Торгуется мной задарма. Дырявых монеток плети [15] Ее набивают карман.И далее:
Сестрица быть хотела знатной, Одеть себя в парчу и злато, А я влюбился сгоряча И ей молился при свечах. Вновь душу мне не заморочишь? С мамашкой алчною уймись! Легка, как вязовый листочек, Бездушна, как сухая кисть. Тебя, как старую монету, Всяк норовит скорее сбыть – Сплошная дырка – тела нету, Тебе бы палку раздобыть! Злословя сальными губами, Твой зад раздели догола, В ущельях тискают, капают, — Кому себя ты раздала! Любимая, тебя завертят И в глину липкую сотрут. Тебе теперь до самой смерти Не отыскать любви приют. Мне, злату яркому, негоже Мешаться с комом нечистот – Он блеск мой мигом уничтожит, И ценность тут же упадет.Цзинцзи умолк. Цзиньлянь хотела было попросить Чуньмэй наполнить ему чару, но тут появилась Юэнян. Заметив на каменной террасе кормилицу Жуи с Гуаньгэ на руках, она обратилась к ней с укором:
– Ребенку чуть полегчало, а ты, сукина дочь, скорее на ветер выносишь?! А ну, ступай сейчас же домой!
– Кто это там говорит? – спросила Цзиньлянь.
– Матушка Старшая пришла, – ответила Сючунь.
Цзинцзи схватил ключ и стремглав бросился из комнаты. Женщины вышли навстречу Юэнян.
– А зять Чэнь зачем сюда приходил? – спросила она.
– Сестрица Ли устроила угощение, нас пригласила, – говорила Цзиньлянь. – Зять Чэнь за одеждой заходил, ему тоже чарку налили. Присаживайтесь, сестрица! Вино такое сладкое! Выпейте чарочку!
– Нет, благодарю, – отказалась Юэнян. – Старшая невестка У и золовка Ян домой собираются. А я вспомнила о ребенке. Дай, думаю, пойду посмотрю. – Она обернулась к Пинъэр: – Ребенка на ветру держат, а тебе и дела нет! Не зря же тетушка Лю говорила, что он простужен!