Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– В чем дело? – спросил Симэнь.
Пинъэр не стала ему говорить, как Цзиньлянь выносила ребенка.
– Сама не знаю, что случилось, – только и сказала она. – Уснул спокойно, а потом расплакался и грудь не берет.
– Побаюкай как следует, – сказал он и обрушился на Жуи: – Чем ты только занимаешься? За ребенком углядеть не может, испугала, наверно.
Симэнь пошел сказать Юэнян. Та знала, что младенца напугала Цзиньлянь, но от Симэня скрыла, сказав лишь:
– Надо будет завтра же тетушку Лю позвать, пусть поглядит.
– Только этой старой карги и не хватало! – запротестовал Симэнь. – Будет тут со своими иглами да прижиганиями ворожить. Нечего ее звать! Надо пригласить настоящего детского врача, из императорской лечебницы.
– Ребенку всего-то месяц от роду, – не соглашалась с ним Юэнян. – Зачем ему какой-то лекарь?!
На другой день она отправила Симэня в управу и послала слугу за тетушкой Лю, которая сказала, что ребенок страдает от испугу. Ей дали три цяня серебром. Гуаньгэ напоили лекарством, и он, успокоившись, уснул, а перед тем сосал грудь. Пинъэр почувствовала такое облегчение, будто камень с плеч свалился.
Да,
Что душу нам терзает ежечасно, Высказывать другим небезопасно.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Судьбу свою не вызнать наперед.
Не по трудам приходит нам почет.
Зря копит шелк и слитки целый век,
Коль немощен пред Небом, человек.
Волнения земные все пусты,
Будь равнодушен к миру суеты.
А добродетель для чего, зачем?
Коль не над ней смеются, так над чем?
Итак, возвратясь из управы, Симэнь первым делом спросил Юэнян:
– Как Гуаньгэ? Полегчало? А за врачом посылали?
– Звали тетушку Лю, – отвечала хозяйка. – После ее лекарства стало лучше: покормили, и уснул спокойно.
– И ты веришь этой старой потаскухе? – удивился Симэнь. – Надо было детского лекаря пригласить. Хорошо, если обойдется, а то она у меня в управе тисков отведает.
– Зачем человека понапрасну ругать? – возмущалась Юэнян. – От ее лекарства ребенок стал поправляться, а ты бранишься?
Служанка подала на стол.
Только Симэнь поел, появился Дайань и доложил:
– Дядя Ин прибыл.
– Проводи дядю Ина в крытую галерею и угости чаем, – распорядился хозяин и, обращаясь к Юэнян, продолжал: – Со стола не убирай. Пусть отнесут в галерею. Я скоро приду, а пока вели зятю, чтоб занял гостя.
– Куда ты его вчера утром посылал? – спросила Юэнян. – Он только что вернулся.
– Дело в том, что на постоялом дворе за городом остановился знакомый Ину хучжоуский [1]купец Хэ Гуаньэр, – объяснял Симэнь. – У него на пятьсот лянов шелковой пряжи и сырца, а он домой торопится, хочет продать дешевле. Я даю четыреста пятьдесят лянов и еще вчера отправил с Ином и Лайбао на образец пробы два серебряных слитка. Сделка состоялась, и я по договоренности обязан нынче оплатить всю партию. У нас ведь на Львиной дом пустует, вот я и думаю освободить две комнаты по улице да открыть лавку пряжи. Надо бы нанять приказчика, а то Лайбао ведь теперь на службе у Юньского князя. Пусть и остаются там вдвоем с приказчиком. И дом под присмотром будет, и торговля пойдет.
– Да, надо будет нанять приказчика, – согласилась Юэнян.
– Брат Ин назвал мне своего знакомого Ханя. Как раз в пряже разбирается. Правда, денег у него нет, дома сидит без дела. И язык у него, говорит, хорошо подвешен, и писать, и счет вести мастак. Надежный, одним словом, человек. Брат Ин не раз мне рекомендовал и поручался. Надо будет, чтоб прислал, контракт заключим.
Симэнь отвесил четыре с половиной сотни лянов серебра и вручил Лайбао. Чэнь Цзинцзи между тем сидел с Ин Боцзюэ. Закуски они съели, и Ин сгорал от нетерпения. Появление Лайбао с серебром привело его в неописуемый восторг.
– После вчерашнего пира, брат, никак пораньше встать не смог, – проговорил он, отвешивая Симэню поклон.
– Четыреста пятьдесят лянов я отвесил, – проговорил Симэнь. – Лайбао упаковал, и надо будет сегодня же, поскольку счастливый день, нанять и возчиков. Сложим на Львиной, и на душе будет покойно.
– Твоя правда, брат, – поддакнул Ин Боцзюэ. – А то пока мы тут мешкаем, этот чужак выкинет еще, чего доброго, фортель. А уж заберем товар, тогда не сунется.
Они с Лайбао оседлали коней и, захватив серебро, отправились за город на постоялый двор, где и совершили сделку. Ин Боцзюэ, само собой разумеется, надул Хэ Гуаньэра. Выдав ему четыреста двадцать лянов, Ин прикарманил целых тридцать лянов, а Лайбао показал всего лишь девять лянов, половиной из которых и поделился со слугой.
Нагруженные повозки въехали в город. Товар свалили в пустом доме на Львиной и доложили Симэню. Тот велел Ин Боцзюэ выбрать счастливый день и привести приказчика Ханя.
Это был невысокий, приятной наружности человек лет тридцати, речистый и бойкий, вместе с тем весьма покладистый. Симэнь тотчас же заключил с ним контракт. Получив деньги, Хань Даого и Лайбао наняли красильщиков и открыли на Львиной лавку по продаже шелковой пряжи всех цветов. За день выручали не один десяток лянов серебром, но не о том пойдет речь.
Быстро летело время, как челноки сновали дни и луны. Наступила середина восьмой луны – день рождения Юэнян. После угощения хозяйка оставила у себя погостить старшую невестку У, матушку Пань, золовку Ян и двух монахинь. По вечерам слушали проповеди и буддийские псалмы, засиживаясь до второй, а то и до третьей ночной стражи [2].
Пойти к Юэнян, которая принимала супругу У Старшего, Симэню было неловко, и он отправился проведать сына к Ли Пинъэр.
– Пойди лучше к сестрице Пятой, – посоветовала мужу Пинъэр, когда тот возымел желание остаться у нее. – А то я за сына очень волнуюсь. Ведь он только что немного успокоился.
– Ладно, не буду тебе надоедать, – засмеялся Симэнь и пошел к Цзиньлянь.
Цзиньлянь, казалось, нашла клад, так обрадовал ее приход Симэня. Тотчас же, проводив матушку Пань к Пинъэр, она зажгла серебряный светильник, расстелила парчовое одеяло и, готовясь разделить с Симэнем ложе, омыла себя ароматной водой. Как они только не наслаждались! Даже и не расскажешь. Цзиньлянь лелеяла единственное желание – завладеть сердцем Симэня, не дать ему встречаться с другими женами.
Да,