Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Какой же ты, брат, оказывается, хитрый! – упрекал хозяина Боцзюэ. – Их зовешь, а мне ни слова? Но я и так уж догадался. Ну и как она в сравнении с Гуйцзе?
– Пре-крас-на! Неописуема! – воскликнул Симэнь.
– Тогда что ж она, негодница, в день твоего рождения так упрямилась? Слова не вытянешь, – заметил Боцзюэ.
– Погоди, в другой раз я тебя к ней захвачу, – пообещал Симэнь. – Он в двойную шестерку играет. Тогда с ней сразишься.
– Я ей, потаскушке, покажу! Пусть попробует зазнаваться!
– Вот, сукин сын, задира! – заругался Симэнь. – Не смей у меня к ней приставать.
Пока они разговаривали, появился Се Сида и, поклонившись, сел.
– Видишь ли, брат Чан новым домом обзавелся, – обратился к нему хозяин. – Переехал и нам ни гу-гу. Надо будет сложиться, а уж его в расходы не вводить. Кушанья у меня приготовят, а слуги отнесут. Позовем певиц и повеселимся. Как ты смотришь?
– Я всегда готов, – отвечал Се Сида. – Только скажи, по скольку с брата причитается? И кто да кто будет?
– Да вот мы и будем, – отвечал Симэнь, – по два цяня с каждого, думаю, и хватит.
– Всех звать – у него не поместятся, – пояснил Боцзюэ.
Вошел Циньтун.
– Шурин У Старший прибыли, – объявил он.
– Зови сюда, – распорядился хозяин.
Вскоре на веранде появился У Старший и поклонился присутствующим. После особого приветствия Симэня он сел. Слуга подал чай, и все сели за стол.
– У меня к вам есть дело, зятюшка, – обратился вдруг к Симэню шурин и встал. – Не могли бы вы пройти в дальние покои?
Симэнь поспешно пригласил У Старшего в покои Юэнян. Хозяйка тем временем продолжала пировать в крытой галерее.
– Шурин У Старший прибыли, – доложил ей слуга. – С батюшкой беседуют в дальних покоях.
Юэнян поторопилась к себе в покои и, приветствуя брата, велела Сяоюй подавать чай.
У Старший извлек из рукава десять лянов серебра и протянул Юэнян.
– Только вчера получил, наконец, три слитка, – говорил он, – получи, зятюшка, пока эти десять лянов. Остальное в другой раз.
– Ну к чему же так торопиться, шурин? – отвечал Симэнь. – Не беспокойтесь, пожалуйста.
– Я и так боялся, долго задержал, – говорил У.
– Как амбары? – поинтересовался Симэнь. – Строительство завершается?
– Через месяц кончим, – отвечал У.
– С окончанием стройки намечаются награды? – спросил Симэнь.
– Срок пожалования военных чинов подходит, – говорил шурин. – Надеюсь, меня поддержишь, зятюшка, замолвишь слово, когда с главным ревизором свидишься.
– Сделаю, шурин, – заверил его Симэнь. – Все сделаю, что смогу.
– А теперь прошу на веранду, – обратилась Юэнян к брату, когда разговор был окончен.
– Я не прочь, – говорил он. – Я вам не помешаю?
– Нисколько! – отвечал Симэнь. – Тут брат Чан у меня денег недавно одолжил на покупку дома. А теперь переехал и пришел ко мне с подарками. Вот мы и пируем. Так что ты, шурин, пожаловал очень кстати.
Симэнь с шурином вернулись на веранду, а Юэнян наказала поварам готовить кушанья. Циньтун с Ван Цзином накрыли стол на восемь персон и расставили закуски и вино. Симэнь распорядился достать из кладовой жбан хризантемовой настойки, поднесенной надзирателем Ся. Когда открыли жбан, в нем заискрился голубовато-синий напиток. Аромат так и ударял в нос. Настойку смешали в кувшине с холодной водой, чтобы отбить горечь, а потом перелили в кувшин-плетенку и так подали к столу. Крепкая настойка оказалась на вкус куда приятнее виноградного вина. Ван Цзин наполнил маленькую золотую чарку и поднес ее в первую очередь шурину У Старшему, потом Боцзюэ и остальным. Осушая чарки, гости наперебой хвалили напиток.
Немного погодя огромные блюда и чаши с закусками и деликатесами едва умещались на столе. Первым делом все набросились на два больших блюда, на которых красовались обсахаренные пирожки – розочки с фруктовой начинкой. Наконец принесли маринованных крабов и пару жареных уток. Боцзюэ потчевал шурина У. Даже Се Сида не знал, кто так вкусно готовит.
– Это ведь меня брат Чан угостил, – пояснил Симэнь. – Хозяюшка его прислала.
– Я пятьдесят два года на свете прожил, а выходит, впустую, – говорил У Старший. – Никогда такой прелести не пробовал.
– А невестушки-то мои полакомились, да? – вставил Боцзюэ.
– И женам досталось, – успокоил его Симэнь.
– Дали мы невестушке Чан заботы, – приговаривал Боцзюэ. – Мне перед ней прямо неловко как-то. Ну и мастерица!
– Знали бы вы, как моя жена опасалась, – говорил довольный Чан Шицзе. – Не угожу, все твердила. А вы не шутите, господа?
После крабов подали вино.
Симэнь велел Чуньхуну и Шутуну наполнить кубки и спеть южные песни.
– А это не Гуйцзе, случайно, поет? – спросил Боцзюэ, услышав доносившиеся из крытой галереи звуки цитры и женский голос. – Кто еще может так петь?
– А ты прислушайся как следует, – посоветовал Симэнь. Она ли?
– Если не Ли Гуйцзе, так У Иньэр, – проговорил Боцзюэ.
– Будет тебе, Попрошайка, городить! – оборвал его Симэнь. – Что певица, это всем ясно, а вот кто ж именно?
– Может, барышня Юй? – продолжал Боцзюэ.
– Да, барышня, – говорил Симэнь, – только зовут ее Шэнь Вторая. Молоденькая и собой хороша. Слышишь, как поет!
– Хорошо поет, – подтвердил Боцзюэ. – А почему к нам не позовешь? Послушали бы и на нее полюбовались.
– Я ее на праздник к хозяйкам позвал, – объяснил Симэнь. – У тебя, сукин сын, песьи уши, должно быть. Откуда услыхал!
– У меня, брат, глаза всевидящие, а уши всеслышащие, – говорил Боцзюэ. – Пчела за сорок верст жужжит – я слышу.
– Уши у тебя, Попрошайка, видать, разборчивые, – заметил Сида. – Только что тебе приятно, то и слышат.
Оба рассмеялись.
– А ты, брат, все-таки позови ее, ладно? – продолжал Боцзюэ. – Дай хоть взглянуть на нее. Впрочем, я не столько о себе беспокоюсь. Пусть батюшка шурин насладится. Только не упрямься.