Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

– Мой милый! – послышался, наконец, голос Ван. – Делай со мной, что только пожелаешь. Ведь я вся, как есть, принадлежу тебе и только одному тебе.

– А что если твой муж разгневается? – спросил Симэнь.

– Да как он посмеет гневаться, этот рогоносец! – воскликнула Ван. – Будь он хоть богатырь семи пядей во лбу, все равно тобой же живет.

– Если ты меня любишь, – говорил Симэнь, – я вот соберу серебра да пошлю твоего мужа вместе с Лайбао на юг. И пусть там остается. Заведет склад и товары будет закупать. А тут и приказчик Гань управится. Мне как раз закупщика и сторожа в тех краях завести необходимо.

– Он на юге не раз бывал, его и пошли, – поддержала Ван Шестая. – Чего ему дома околачиваться? Он и сам говорит: привык, говорит, разъезжать, так из дому и тянет. Он ведь с малых лет на реках и озерах. Мастер по торговой-то части и в товарах толк знает. Как бы хорошо его отправить! – я б ему бабу подыскала. Не нужен он мне. Я с тобой хочу быть. Куда ни сунешь, туда с радостью пойду. От души говорю. Пусть меня гром разразит на этом самом месте, не лгу.

– Хватит клятв, дорогая! – прервал ее Симэнь.

Они и не подозревали, что Ху Сю к великому своему удовольствию подглядывал любовников и подслушал весь их разговор.

Хань Даого между тем, не найдя Ху Сю, пошел ночевать в лавку. Ван Сян и Жунхай сказали ему, что Ху Сю не появлялся, и Даого вернулся домой, где застал пирующих Дайаня с Циньтуном, к которым присоединился и Ван Цзин. Заслышав голос хозяина, Ху Сю поспешно бросился к циновке и притворился спящим. Немного погодя вошел Даого, посветил, посветил под алтарем Будды и нашел там громко храпевшего слугу.

– Так вот ты куда, оказывается, забрался, сукин сын! – пнув ногой Ху Сю, заругался Даого. – Вот где растянулся, арестант проклятый! Я тебя в лавке обыскался. А ну, вставай сейчас же! Пошли!

Ху Сю поднялся, вытаращил глаза и, потерев их для виду, поплелся за хозяином в лавку.

Прошла, должно быть, целая стража, прежде чем Симэнь закончил сражение с Ван Шестой. Он возжег благовония на трех алтарях ее тела: груди, лобке и копчике. Ван Шестая встала, оделась и велела служанке подать воды. Она вымыла руки и, подогрев вина, опять села с Симэнем за пиршественный стол. За чаркой вина продолжалась их задушевная беседа. Потом Симэнь отбыл верхом в сопровождении Дайаня, Ван Цзина и Циньтуна. До дому он добрался только во вторую ночную стражу и пошел к Пинъэр. Она спала.

– Где это ты напился? – спросила она подвыпившего мужа.

– Меня Хань Даого угощал, – рассказывал Симэнь. – Я сына лишился, вот он и пригласил меня тоску развеять. У него была певица Шэнь Вторая. Такая молоденькая, а как поет! Лучше барышни Юй! На праздники я решил за ней паланкин послать. Она вам петь будет, и ты, может, тоску свою развеешь. Тяжело у тебя на сердце, а? Да ты брось уж так убиваться!

Решив остаться у Пинъэр, Симэнь хотел было кликнуть Инчунь, чтобы она помогла ему раздеться.

– Не надо! – удержала его Пинъэр. – Меня течения изводят. А горничная на кухне лекарство варит. Иди к другой. Погляди, на кого я стала похожа! В чем душа! Какое тебе со мной будет удовольствие?

– Не в силах я тебя бросить, моя дорогая! – упрашивал ее Симэнь. – Я с тобой хочу. Что я могу поделать?

– И кто ж поверит твоей болтовне?! – Пинъэр искоса поглядела на Симэня и засмеялась. – И умру, не бросишь? Вот как поправлюсь, тогда и приходи. Ладно? Симэнь присел.

– Ладно уж! – заключил он наконец. – Раз не оставляешь, я к Пань пойду.

– Вот-вот! И иди к ней! – поддержала его Пинъэр. – Чтобы потом на меня не обижался. А она, наверное, ждет тебя не дождется. Ступай к ней, а то еще скажет, что я тебя удерживаю.

– В таком случае я никуда не пойду, – заявил Симэнь.

– Нет, нет! Я пошутила, ступай же! – Пинъэр засмеялась и проводила Симэня.

Она села на постель. Около нее стояла Инчунь с готовым лекарством. Пинъэр не удержалась, и слезы потекли у нее по щекам. Она глубоко вздохнула и села принимать лекарство.

Да,

Терзаюсь, милый друг, мне в горе утешенья нету! Доверюсь иволге – пусть разнесет его по свету.

Но не будем рассказывать, как после приема лекарства легла спать Пинъэр, а перейдем опять к Симэню.

Цзиньлянь велела Чуньмэй прикрыть светильник абажуром и легла как раз перед самым появлением Симэня.

– Так рано, а ты уже в постели, моя дорогая? – удивился Симэнь, входя в спальню.

– Каким же это ветром тебя занесло, а? – спрашивала Цзиньлянь. – Где пировал?

– Да приказчик Хань с юга вернулся, – объяснял Симэнь. – Узнал, что я сына лишился, вот и пригласил в гости горе развеять и за внимание отблагодарить.

– Пока он там разъезжает, ты его жене внимание оказываешь, – заметила Цзиньлянь.

– Что ты болтаешь? – оборвал ее Симэнь. – Он же у меня в приказчиках.

– Вот именно, в приказчиках! – продолжала Цзиньлянь. – Он тебя, должно быть, со своей женой веревкой связал, чтобы ты, паче чаяния, по всему свету не вздумал шататься. Я ж все знаю! И ты еще мне будешь зубы заговаривать? Хватит. Надоело. Ведь она ж была у нас, когда твое рождение справляли. Это ж ты дал ей шпильку со знаком долголетия. Хитростью у Ли Пинъэр выманил и этой проклятой шлюхе поднес. А она-то перед нами красовалась. И Старшая, и сестрица Мэн – все видели. А когда я ее спросила, она так вся и вспыхнула. Не говорила она тебе? И вот теперь тебя опять к ней занесло? Эх ты, бесстыдник! Мало тебе дома? И чем, понять не могу, тебя прельстила эта дылда? Как есть баба! Брови навела, букли невероятные намалевала, а помады столько наляпала, что не губы, а кровяные сгустки. И чего хорошего в этой грубой потаскухе с багровым лицом? Ума не приложу. А ты даже ее братца пригрел. Чтобы ей записки удобнее передавать, да?

– И откуда только ты это взяла?! – упорно не признавался Симэнь. – Тебе бы только ерунду городить. Мы с Ханем вдвоем выпивали. Она даже не вышла.

– Думаешь меня провести? – не унималась Цзиньлянь. – Да кто же не знает ее муженька? Первейший рогоносец. Он и баранов пасет, и тут же за хворостом ходит, а жену свою тебе подарил. Он тебе торговлю ведет, а себе денежки кладет. А ты, простофиля лопоухий, заслышал бой гонгов и обрадовался.

Симэнь разделся и присел к ней на кровать. Она расстегнула ему пояс и ощупала его мужское естество, на котором еще висела нежно позвякивающая подпруга.