Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Что с вами, матушка? – спросила ее как-то Чуньмэй. – Пошли бы хозяйку проведали, в дальних покоях посидели. Или по саду прогулялись, развеяли бы тоску. Разве так можно?! Сидите да вздыхаете день-деньской.
– Ты же знаешь, как мы были близки с зятюшкой! – отвечала Цзиньлянь. – Тому подтверждением романс на мотив «Опустился сокол» [6]:
Мы были едины, как лотос двуглавый [7]; Как рыбки, любили резвиться и плавать. К тебе привязалась я с первой же встречи. Судьба беспощадна – ей трудно перечить. О, как это странно и непостижимо – Меня перестал навещать мой любимый! Хозяйка навесила всюду запоры, В саду кобелей бродят алчные своры. И сука-служанка шпионит коварно. Цветущие весны теряю бездарно!– Успокойтесь, матушка! – уговаривала ее Чуньмэй. – Даже небо будет падать – четыре великана поддержат [8]. А ваша беда, матушка, поправима. Дело в том, что матушка Старшая со вчерашнего дня оставила двух монахинь. Нынче вечером проповеди собираются слушать, и ворота запрут рано. Я попробую проникнуть в переднюю половину дома. Скажу, мне, мол, на конюшню только зайти, подушку сеном набить, а сама в лавку к нему. Вы же ему записочку напишите, я передам. И позову его. Что вы на это скажете, матушка?
– Дорогая моя сестрица! – воскликнула Цзиньлянь. – Если ты окажешь такую милость, я никогда не забуду и щедро отблагодарю тебя. Как только оправлюсь, расшитые туфельки тебе сделаю.
– К чему вы так говорите, матушка! Мы ж люди свои. После кончины хозяина куда бы ни занесла вас судьба, я об одном мечтаю – быть всегда с вами, матушка.
– Спасибо тебе за верность.
С этими словами Цзиньлянь взяла осторожно кисть с ручкой из слоновой кости, не спеша стряхнула пыль с разрисованной цветами бумаги и, написав послание, тщательно запечатала его в конверт.
Под вечер, когда Цзиньлянь была у хозяйки, она сделала вид, будто ей нездоровится, и, словно высвободившаяся из кокона золотая цикада, воротилась к себе. Делать ей было нечего. Внутренние ворота по распоряжению Юэнян заперли рано. Служанки и жены слуг были отпущены, а сама хозяйка слушала проповеди буддийских монахинь. Тогда Цзиньлянь и попросила Чуньмэй отнести записку.
– Дорогая сестрица! – наказывала она горничной. – Пригласи его да поскорей. Вот и романс на мотив «Шестая госпожа из Хэ-си» [9]в подтверждение:
Ускорь шаги, Чуньмэй, сестра! Ведь доброта твоя подобна океану. Я жажду встречи от рассвета до утра. Я нынче ночью ждать устану! Постель помягче постелю И буду с тем, кого люблю.– Матушка, погодите немного, – обратилась горничная. – Надо сперва негодяйку Цюцзюй подпоить да запереть на кухне, а потом уж идти. Я возьму корзинку и пойду в конюшню вроде за сеном для подушки, а сама позову его.
Чуньмэй наполнила два больших кубка вином и отправилась к Цюцзюй. Заперев служанку на кухне, горничная захватила с собой послание и вышла в сад.
Тому свидетельством романс на мотив «Опустился сокол»:
Я – как будто на конюшню за сенцом, А сама к милому другу на крыльцо. И ему передала условный знак. Возвращаясь, заперла я всех собак, На ворота я повесила замок И у ложа притушила огонек. А затем согрела крепкого вина И Цюцзюй им напоила допьяна. Как услышу: шелестят в ночи цветы, Так пойму, что наконец явился ты. Пусть исполнится пьянящая мечта – Заворкуем, словно фениксов чета.Чуньмэй пробралась в переднюю половину дома и, наполнив корзину сеном, направилась к закладной лавке. Приказчика Фу в лавке не оказалось – в тот вечер он ушел ночевать домой, и Чэнь Цзинцзи был один. Он только что развалился на кане, когда послышался стук в дверь.
– Кто там? – спросил Цзинцзи.
– Это я – родительница твоя в прошлой жизни, – отвечала Чуньмэй. – Я – дух, насылающий пять поветрий [10], что развеет любовную тоску.
Цзинцзи открыл дверь.
– А, это ты, барышня! – воскликнул он, узнав горничную, и лицо его засияло улыбкой, – Я один. Заходи и присаживайся.
Чуньмэй вошла в лавку.
– А где же слуги? – спросила она, заметив на столе горевшую свечу.
– Дайань с Пинъанем ночуют в лавке лекарственных трав. А я тут. Один-одинешенек ночи коротаю, от холода дрожу.
– Матушка моя поклон просила передать, – начала Чуньмэй. – Хорош, говорит, друг. Около дома промелькнет и даже к двери не приблизится. Небось, говорит, другую завел. Моя хозяюшка не нужна стала.
– Опомнись! Что ты говоришь! – оборвал ее Цзинцзи. – Да как я мог прийти, когда пошли сплетни, а хозяйка заперла окна и двери?
– Из-за вас у моей матушки все эти дни настроение плохое. Тоска ее изводит. Ни пить, ни есть не хочет. Все из рук валилось. Нынче хозяйка оставляла ее у себя проповеди послушать, так моя матушка немного погодя вернулась. Все о вас думает – совсем истосковалась. Велела вам записку передать, просила навестить ее без промедленья.
Цзинцзи взял у нее конверт и сразу заметил, как тщательно тот был запечатан. Когда он разорвал его, внутри оказался романс на мотив «Обвилася повилика».
Он гласил:
Ланиты – абрикос цветущий – Поблекли, будто трын-трава. Весной тоска снедает пуще, Грущу, кружится голова. Тень одинокая на ложе Жалка в мерцании свечи. И я на нищенку похожа – Состарилась от бед-кручин. Мне не кому играть на лютне, От слез и горько, и темно. Ты горизонта недоступней И дальше Неба самого!Прочитав романс, Цзинцзи в знак благодарности встал перед Чуньмэй на колени и сложил руки на груди.