Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Значит она у Хуан Четвертого служила, – проговорила Чуньмэй. – Сколько же за нее просят?
– Деньги им нужны, в казну долг вносить, – говорила сваха. – Всего четыре с половиной ляна просят.
– Ишь чего захотели! – воскликнула Чуньмэй. – За три с половиной возьму.
Было отвешено три с половиной ляна белоснежного казенного серебра и свахе передали купчую. Девочке дали имя Цзиньцянь, однако хватит пустословить.
Вот и настал восьмой день шестой луны. Голову Чуньмэй венчала украшенная жемчугами и бирюзою парадная фениксова шапка. Карминовый халат, богато расшитый вплоть до рукавов, дополнял нежно-голубой нефритовый в золотой оправе пояс. Ее огромный паланкин несли четверо носильщиков. Сопровождаемый барабанщиками и слугами с фонарями поезд двигался к дому Гэ за невестой.
Да,
Было сухо, безотрадно – Благодатный дождик вдруг, А в чужом краю внезапно Повстречался старый друг. Уж невесту окружали Мириады грез ночных: Его имя на скрижалях [10]!Стоит человеку помыться и переодеться, как он становится совсем другим.
У ворот дома начальника гарнизона Чжоу из паланкина вышла молодая, скрытая под ярко-красным карминовым покрывалом. Неся свадебную вазу, наполненную безделушками и зерном, она вошла в ворота. Астролог ввел ее в ярко декорированную залу, откуда после положенных при встрече церемоний она проследовала в спальню новобрачных. Чуньмэй усадила молодых на край ложа под пологом и покинула спальню. Когда на постель были брошены деньги и раскрашенные плоды, астролога с наградными отпустили домой. Разошлись и барабанщики.
Посидев немного на краю ложа рядом с Гэ Цуйпин, Цзинцзи верхом, сопровождаемый слугами с фонарями, отправился к тестю с благодарственным визитом. Вернулся сильно выпившим.
А вечером насладились счастьем новобрачные, забавляясь игрою дождя и тучки.
Да,
Не раз увлажнен благовонной росою был персика алый цветок, И иву изящную с кроной густою согнул удалой ветерок.Тому свидетельством стихи:
Прелестницу игривую У озера под ивою Раз повстречаешь невзначай – Забудешь всю свою печаль. Едва подует ветерок – И Ле-цзы спрячется в тени [11], Качнется ивовый листок – Красотка юная манит.В ту ночь Цзинцзи и Цуйпин отдались любви. Слились на брачном ложе красавица и талант будто пара неразлучных уточек, словно пара фениксов, и резвились как рыбы в воде.
На третий день после свадьбы Чуньмэй распорядилась по-праздничному ярко убрать дальнюю залу и накрыть пиршественные столы. На встречу съехались родные и близкие жениха и невесты. Пирующих услаждали музыкой и пением, но говорить об этом подробно нет надобности.
Каждый день Чуньмэй приглашала к себе на обед молодую чету. Чуньмэй и Цуйпин целые дни проводили вместе, величая друг дружку невесткой и золовушкой, и никто в доме – ни служанки с кормилицами, ни жены слуг не смели им перечить.
Чуньмэй, надобно сказать, отдала молодым трехкомнатный западный флигель, где и разместилась их спальня, сверкавшая чистотою, точно снежный грот. На дверях были опущены занавески, на окнах свисали шторы. К флигелю примыкал западный кабинет, где занимался Цзинцзи. Там тоже стояли тахта, столики, лежали старинные книги. Через руки Цзинцзи проходила вся переписка начальника Чжоу: не только письма, поздравления и визитные карточки, но также распоряжения и донесения с мест. Одни подлежали регистрации, на другие ставилась казенная печать, поэтому в кабинете имелись кисти, тушь, бумага и все необходимое. Все полки были до отказу уставлены отдельными книгами и сериями томов.
Чуньмэй то и дело заходила туда и подолгу болтала с Цзинцзи, а тайком и не раз они позволяли себе и большее.
Да,
Утром – пировал в долине золотистой [12], Ночью – целовал прозрачный локоток. Жизни наслажденья – как родник игристый, Жизнь – иссякнет мигом, как один глоток.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ
Сильный человек и волевой
слышит аромат и кочерыжки.
Если на душе твоей покой,
так уютно и на жестком ложе.
Благо тем, кто полон состраданья
к мира суете, его излишкам.
Безучастность к чувства излиянья —
вот, однако, что всего дороже [1],
Если богатеет человек,
разоряя своего соседа,
Воротила сыщется иной —
преградит дорогу душегубу.
Ныне ты вознесся высоко,
у тебя победа за победой,
В будущем грозит тебе удар —
ты кулак судьбы познаешь грубый.
И вот однажды начальник гарнизона Чжоу и правитель Цзинани Чжан Шуе во главе пеших и конных войск, отправившись в карательный поход на гору Лян, покарали тридцать шесть главарей под водительством Сун Цзяна. Десять с лишним тысяч разбойников были принуждены сдаться, и на земле снова воцарились мир и покой. О победе доложили Его Величеству. Высочайшим указом Чжан Шуе возводился в чин цензора и назначался старшим комиссаром Шаньдуна. Начальник гарнизона Чжоу Сю был назначен командующим пехотой и конницей Цзинани [2], в чьи обязанности входили инспекции водных путей и борьба с разбойниками и пиратами. Остальные отличившиеся в походе военачальники, им подчинявшиеся, получили повышение на один ранг. Поскольку имя Цзинцзи тоже значилось в списке личного состава, он был удостоен чина войскового советника с месячным пайком в два даня риса [3]. Теперь к великому своему удовольствию он как лицо чиновное мог носить парадную шапку и пояс.
С императорским эдиктом Чжоу Сю во главе пехоты и конницы возвращался домой к середине десятой луны, о чем заблаговременно дали знать Чуньмэй.
До глубины души обрадованная Чуньмэй послала Чэнь Цзинцзи и Чжан Шэна с Ли Анем за город встретить хозяина. В зале готовился в его честь пир. Ждали приезда военачальников. Невозможно было перечислить всех прибывавших с поздравлениями и подношениями.
Чжоу Сю спешился и направился в дальнюю залу, где его встретили положенными поклонами Чуньмэй и Сунь Вторая. Потом хозяина приветствовала молодая чета — Чэнь Цзинцзи и Гэ Цуйпин. Цзинцзи облачился в парадное платье — перетянутый роговым поясом карминовый с круглым воротом халат и чиновничью шапку. На ногах у него были черные сапоги. Цуйпин понравилась хозяину, и он одарил ее набором нарядов, десятью лянами серебра и головными украшениями, но не о том пойдет речь.
Вечером Чуньмэй и Чжоу Сю пировали в спальне. Речь невольно коснулась и домашних дел.
– А я брата женила, — говорила Чуньмэй. — Ввел он нас в немалые расходы.
– Что ты говоришь! — воскликнул муж. — Он же не чужой человек — брат твой. А раз мы его приютили, значит, должны были ему пару подыскать да о будущем его позаботиться. Нет, на это денег жалеть не следует.
– А ты и о его карьере позаботился, — проговорила она. — О большем он и не мечтал.
– Указом Его Величества мне на этих днях надлежит занять пост в Цзинани, — пояснил Чжоу. — А тебе придется пока остаться, за домом присмотреть. Надо будет выделить твоему брату денег. Пусть приказчика наймет и откроет какую-нибудь торговлю. Раз в три или пять дней будет ходить счета проверять, а прибылей хватит им на прожитие.