Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
А пока расскажем о вышибале. Воротился он на пристань вечером и тут же вручил пакет Хань Айцзе. Она при свете лампы распечатала его и принялась читать.
Ответ гласил:
«Моей любимой Хань Пятой с поклоном отвечает Цзинцзи.
Милостивая Государыня!
Вы удостоили меня посланием и щедрыми дарами, за что выражаю Вам мою сердечную благодарность. Я постоянно помню о тех усладах, той пылкой любви, которую Вы мне подарили. Памятуя о нашем уговоре, я жаждал свидания с Вами, но из-за непредвиденного недомогания моего пришлось Вас разочаровать в Ваших ожиданиях. Мне доставили огромное удовольствие
Р.S. Дабы как-то выразить мое почтение, шлю пять лянов серебра и набивной платок. Искренне надеюсь, что придутся Вам по душе.
С поклоном Цзинцзи».
Айцзе прочла письмо, потом стала разглядывать платок. На нем было написано четверостишие.
Оно гласило:
Мой сучжоуский платок причудлив узором. Четкой кисти мазок, изящный и скорый. Полон сладостных чувств Хань Пятой в подарок. Пары фениксов пусть союз будет жарок.После чтения стихов Айцзе отдала пять лянов серебра Ван Шестой. И мать и дочь с нескрываемой радостью стали ждать приезда Цзинцзи, но не о том пойдет речь.
Да,
С гостем любезным беседу вовек не нарушу. С другом сердечным вдвоем лишь отводим мы душу.Тому свидетельством стихи:
Сердечные думы бумаге она поверяла, Писала красавица — дух ее в высях парил. В руке ее ловкая кисть трепетала, порхала. Пойми: это крик приглушенный души ее был.Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ
Изречения гласят:
Все огорченья наши, все волненья —
От неуменья перенесть лишенья.
При пораженье не теряй терпенья,
Глядишь — и низойдет к тебе прозренье.
Наставит слово Будды нас в морали,
Конфуций держит от вражды подале.
Желает каждый жизни бестревожной,
Но век прожить беспечно невозможно.
Так прошло еще два дня, а на третий приходилось рождение Чэнь Цзинцзи. Чуньмэй в его честь устроила пир в дальней зале. Веселились всем домом целый день.
– Давно я на пристань не заглядывал, — сказал он на следующее утро Чуньмэй. — Делать мне сегодня нечего, надо съездить в кабачок. И счета пора подвести, и от жары отдохнуть. Я скоро вернусь.
– Возьми паланкин, — посоветовала Чуньмэй. — Легче будет добираться.
Чуньмэй велела двоим солдатам нести паланкин, а слуге Цзяну сопроводить Цзинцзи в кабачок на пристань, однако не станем говорить, как они туда добирались.
Было уже за полдень, когда Цзинцзи вышел из паланкина и проследовал в кабачок. Его встретили приветствиями оба приказчика.
– Как ваше драгоценное здоровье, сударь? Полегчало немного? — спрашивали они Цзинцзи.
– Благодарю вас за заботу, — отвечал он, все мысли которого были заняты Айцзе.
Цзинцзи присел ненадолго и встал.
– Счета пока приготовьте, я приду и проверю, — наказал он и направился во внутрь кабачка, где его встретил вышибала и доложил Ван Шестой.
Хань Айцзе, облокотившись на перила, сверху всматривалась и кистью выводила стихи, чтобы отогнать душевную тоску, когда ей сказали о прибытии Цзинцзи. Она тотчас же, приподняв подол юбки, засеменила своими лотосами-ножками и торопливо спустилась из терема вниз. При встрече с Цзинцзи она и ее мать расплылись в улыбке.
– Дорогой сударь! — воскликнули обе. — Редкий вы у нас гость. Каким ветром вас принесло, какими судьбами!
Цзинцзи приветствовал их поклонами. Они вошли в комнату и сели. Немного погодя Ван Шестая заварила чаю.
– Прошу вас, сударь, пройдемте ко мне в спальню наверх, — пригласила его после чаю Айцзе.
Цзинцзи поднялся в терем. Они резвились, как рыбки, обретшие воду. Казалось, их прилепили друг к дружке, лаком склеили. В задушевной беседе они только и говорили о нежной любви и крепких узах, их связывающих.
Айцзе достала из письменного столика разрисованный цветами лист бумаги и показала его Цзинцзи.
– Это я писала здесь, в тереме, пока ждала тебя, чтобы отогнать тоску, — пояснила она. — Тревожит одно: не оскорбили бы они твой слух.
Цзинцзи принялся читать. Вот какие стихи написала Айцзе:
Весна Золотою форзицией сад пробуждён. Только я неумыта и прячусь от света. Ты ушел, моей нежности нету ответа. Изнываю в ночи и стыжусь себя днём. Лето Я с заоблачной башни гляжу в никуда. Ароматные розы пред нею коврами… Я перила до блеска натру рукавами… Теплый ветер… И только в душе — холода. Осень Лотосы вымерзли, вымок весь дом. Ложе — слезами, крылечко — дождем. Сумрак не кончится сутками. Бросил любимый и жутко мне. Зима Назло холодам зацвела слива-мэй, Изводит меня и горда и жеманна. Я ставни закрою — пусть станет темней, А зеркало брошу в сугроб. Не желанна!Цзинцзи прочитал стихи и долго ими громко восторгался.
Немного погодя наверх с поносом поднялась Ван Шестая. Она отодвинула в сторону зеркало и расставила на туалетном столике вино и закуски. Цзинцзи и Айцзе сели рядышком. Айцзе наполнила кубок и обеим руками поднесла Цзинцзи.
– Вы так давно у нас не были, сударь, — говорила она, низко кланяясь. — А я постоянно думала о вас, посылала узнать. Вы были так любезны и помогли нам деньгами, за что мы всей семьей бесконечно вам благодарны.