Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

Это был третий день после похорон. Чуньмэй и вдова Гэ Цуйпин тоже прибыли на могилу в отдельных сопровождаемых слугами паланкинах. Они привезли с собой жертвенных животных и бумажные деньги. У могилы их взору предстала молодая особа. Она лежала в обмороке и около нее хлопотали мужчина и женщина средних лет.

– Кто вы будете? — спросила удивленная Чуньмэй.

Мужчина и женщина отвесили подошедшим поклоны и рассказали, в чем дело.

– А это наша дочка Айцзе, — заключил Хань Даого.

Имя Айцзе напомнило Чуньмэй дом Симэнь Цина, где они когда-то встречались.

Узнала она и Ван Шестую. Хань Даого рассказал, как они вынуждены были покинуть дом государева наставника Цая и выехать из Восточной столицы.

– А дочка моя с господином Чэнем близка была, — продолжал он. — Как узнала, что с ним беда случилась, могилу захотела посетить, жертвы принести, а тут вот с ней обморок приключился.

Они долго еще отхаживали Айцзе. Потом у нее появилась пена на устах и она пришла в себя. Плакать она была уже не в силах и только всхлипывала, а когда поднялась с земли, приблизилась к Чуньмэй и Цуйпин.

– Мы были близки, хотя и не состояли в браке, — грациозно склонившись в поклоне, говорила Айцзе. — Он давал мне клятвы любви и верности до гроба. И я надеялась, что мы будем жить до смерти в любви и согласии. Но, видно, так было угодно Небу. Его не стало, и я брошена одна-одинешенька. Он ведь подарил мне сучжоуский шелковый платок с любовными стихами. Я знала, что у него есть жена и была согласна служить ему для услаждения. Может, вы сомневаетесь?

Айцзе достала из рукава платок и показала Чуньмэй и Цуйпин. На платке они прочитали четверостишие:

Мой сучжоуский платок причудлив узором. Четкой кисти мазок, изящный и скорый. Полон сладостных чувств Хань Пятой в подарок. Пары фениксов пусть союз будет жарок.

– А я подарила ему маленький парчовый мешочек для благовоний, — продолжала Айцзе. — Он носил его на поясе. На мешочке пара неразлучных уточек и с обеих сторон двуглавые лотосы, а у каждого лепестка вышит иероглиф. Вся надпись гласит: «Его милости возлюбленному господину Чэню».

– Почему же я не видала этого мешочка? — спросила Чуньмэй у Цуйпин.

– Он носил его на жилете, — подтвердила Цуйпин. — Я ему в гроб положила.

После принесения жертв на могиле Чуньмэй с Цуйпин пригласили Айцзе и Ван Шестую в монастырь, где, испив чаю, все сели за трапезу.

Близился закат. Родители стали торопить дочь, но она не спешила.

– Не хочу я идти к отцу с матерью, — опустившись на колени перед Чуньмэй и Цуйпин, со слезами говорила Айцзе. — Мне хотелось бы остаться с вами, сестрица, чтобы вместе нам блюсти траур по мужу. Ведь и я удостоилась его милости. Я была его наложницей и желаю умереть рядом с его дщицей.

Цуйпин не проронила ни слова.

– Но ты еще совсем молода, сестрица! — отвечала ей Чуньмэй. — А жизнь вдовья нелегка. Смотри, не упустить бы лучшую пору.

– Что вы, матушка! — возразила Айцзе. — Да пусть мне грозят глаза выколоть или нос отрезать, я все равно ему верной останусь. Я поклялась замуж не

выходить. — Айцзе обернулась к родителям и продолжала. — А вы, батюшка и матушка, поезжайте домой. Я с госпожой и сестрицей останусь.

У Ван Шестой на глаза навернулись слезы.

– А мы-то надеялись на тебя, — с плачем говорила она. — Думали, ухаживать за нами в старости будешь. Едва мы спасли тебя из пасти тигра, как ты бросаешь нас.

– Не пойду с вами, — только и промолвила Айцзе. — А заставите, смерть на себя накличу.

Убедившись в твердом намерении дочери, Хань Даого и Ван Шестая громко зарыдали. Со слезами они простились с Айцзе и отбыли на пристань в Линьцин к себе в кабачок. А Хань Айцзе вместе с Чуньмэй и Цуйпин отправилась к ним в паланкине. Ван Шестая всю дорогу тяжко вздыхала, будучи не в силах смириться с мыслью, что их покинула дочь. Мать то и дело давала волю слезам. Вечерело. Хань Даого поспешил нанять двух лошадей, и они пустились в путь.

Да,

Сердце разрывается от боли, долог путь, а конь нетороплив. Словно ряска на воде проточной, путник нынче здесь, а завтра там. Месяц поднялся по небосклону, у ворот столичных осветив Тех, кого разлука истерзала, кто печально истомился сам.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОТАЯ

ХАНЬ АЙЦЗЕ НАХОДИТ РОДИТЕЛЕЙ В ХУЧЖОУ.

НАСТАВНИК ПУЦЗИН МОЛИТСЯ О СПАСЕНИИ ДУШ ВСЕХ ОБИЖЕННЫХ.

Афоризмы гласят:

Чтобы славным стать героем,

одного желанья мало:

Этот человек талантлив,

а другой, увы, бездарен.

Преградит дорогу тигру

зверь не менее свирепый,

И страшатся даже змеи

ядовитой сколопендры.

Чжунгэ Ляном семикратно

был пленен Мэн Хо когда-то [1],

Дважды туго приходилось

Гуань Юю от Люй Мэна [2].

Не терял Ли Ань рассудка,

он разумным оказался:

Побороть сумел соблазны,

избежал беды великой.

Итак, Хань Даого и Ван Шестая вернулись на пристань в кабачок Се. Но лишившись дочери, они лишились и доходов, оказавшись перед угрозой полного разорения. Тогда послали они Чэня Третьего за купцом Хэ. Теперь, когда не стало Лю Спрута и бояться было некого, купец как и раньше зачастил к Ван Шестой.

– Раз ваша дочка Айцзе решила блюсти траур и не собирается возвращаться домой, — обратился как-то купец Хэ к Ханю, — тогда давайте так договоримся. Я распродам товары, получу деньги и возьму вас обоих к себе в Хучжоу. Вы согласны? Чем тут в нужде-то жить…