Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Да,
Кто устоять исполнен твердого желанья, Того и буря пошатнуть не в состояньи. О том же говорят и стихи: Когда б заслугой мудрость стала, Разбойник Чжи [8]носил бы знатный чин. Кто полон долга, тот высоко чтим, Сластолюбивый же презрен и жалок. С чужой женой Симэнь – в разврате без заботы, Нрав блудодейки – как проточная вода; Хоть мужа в гроб она безжалостно свела, Цзысюй в ином миру сведет с ней счеты.Однако довольно пустословить. Потом Цзысюй наскреб кое-как двести пятьдесят лянов и купил дом на Львиной. Вскоре после переезда у него началась лихорадка – следствие пережитых потрясений, и с начала одиннадцатой луны он слег в постель да так и не встал. При Ли Пинъэр еще приглашали лекаря Ху с Большой улицы, а теперь Цзысюй не желал тратиться. Так шел день за днем. Настало тридцатое число, и Хуа Цзысюй, увы, испустил последнее дыхание. Было ему от роду двадцать четыре года. Старший слуга Тяньси стащил у прикованного к постели хозяина пять лянов и был таков.
После смерти мужа Пинъэр велела тетушке Фэн пригласить Симэня. Купили гроб, обрядили покойника, отслужили панихиду и совершили погребение. Среди провожавших были и одетые в траур братья Цзысюя с женами, но после похорон они разошлись по домам.
В тот же день Симэнь велел Юэнян приготовить вина и закусок, чтобы умилостивить душу усопшего на могиле.
Пинъэр провожала мужа в паланкине, в котором и вернулась домой. Хотя она соорудила алтарь поклонения душе усопшего и облачилась в траур, сердце ее было отдано Симэню. Еще при Цзысюе Симэнь взял к себе обеих ее служанок. Теперь между домами установились тем более тесные связи.
Однажды, было это девятого числа первой луны, прослышав, что у Пань Цзиньлянь день рождения, Пинъэр купила подарки и, хотя не прошло еще и пяти седмиц [9]после кончины мужа, отправилась в паланкине поздравить соседку. Она была в белом шелковом жакете и отделанной золотом синей юбке. Расшитая жемчугом белая полотняная лента, как головной ободок, стягивала прическу [10]. Тетушка Фэн села рядом с Пинъэр и укутала ее ковром, слуга Тяньфу сопровождал паланкин сзади.
Войдя в дом, Пинъэр прежде всего отвесила четыре низких поклона Юэнян.
– Простите меня, сударыня, – сказала она, – что ничем вас тогда не угостила. Спасибо за щедрые подношения.
Затем Пинъэр поклонилась Цзяоэр и Юйлоу. Наконец вышла и Цзиньлянь.
– Вот и госпожа Пятая, – промолвила Пинъэр, отвешивая низкий поклон и называя ее «старшей сестрой». – Будьте так любезны, примите мой скромный подарочек.
Цзиньлянь стала было отказываться. Они долго передавали подарок из рук в руки, наконец обменялись поклонами, и Цзиньлянь поблагодарила за внимание. Пинъэр поздоровалась с госпожой У Старшей и матушкой Пань, а потом изъявила желание приветствовать Симэня.
– Муж отбыл на панихиду в монастырь Нефритового императора, – пояснила Юэнян и пригласила гостью к столу.
Подали чай. Уже началось чаепитие, когда вошла Сунь Сюээ. Одета она была скромнее остальных, и это сразу бросилось в глаза гостье.
– Кто будет эта госпожа? – спросила Пинъэр, вставая. – Мы незнакомы.
– Тоже жена, – пояснила Юэнян.
Пинъэр поспешила было поклониться Сюээ, но ее удержала хозяйка.
– Не утруждайте себя, сударыня. Достаточно и обычного приветствия.
Когда женщины поздоровались, хозяйка пригласила Пинъэр в спальню и велела горничным подать чай, а в гостиной накрыть стол. Немного погодя в жаровню подбросили угля. На столе заискрилось вино и появились закуски. Госпожа У Старшая, матушка Пань и Ли Пинъэр заняли почетные места для гостей. Юэнян с Цзяоэр исполняли обязанности хозяек, сбоку сели Юйлоу и Цзиньлянь. Сюээ, не смея задерживаться, ушла распоряжаться на кухню.
Пинъэр охотно пила со всеми, кто ей подносил. Это заметила Юэнян и сама наполнила всем чарки, попросив Цзяоэр, а за ней и всех по порядку выпить с гостьей.
– Вы теперь так далеко от нас уехали, госпожа Хуа, что нас ожидают больше разлуки, нежели встречи, – чтобы поддержать разговор, заметила Юэнян и полушутя добавила: – Мы очень о вас скучаем, а вы так бессердечны – даже не обещаете нас навещать.
– Госпожа Хуа и сегодня вряд ли пришла бы, не будь рождения Пятой, – вставила Юйлоу.
– Дорогие мои! – говорила Пинъэр. – Вы так ко мне добры. Я бы с удовольствием вас навещала, но у меня траур, и дома некого оставить. Всего пять седмиц минуло с кончины мужа… Мне казалось, что госпожа Пятая обидится, только поэтому и пришла. – И, обратившись к У Юэнян, спросила: – А когда ваше рождение, сударыня?
– До моего еще нескоро, – ответила Юэнян.
– Госпожа Старшая родилась пятнадцатого в восьмой луне, – уточнила Цзиньлянь. – Обязательно приходите.
– Конечно, приду, вне сомнения.
– Не уходите, – упрашивала гостью Юйлоу. – Оставайтесь, у нас переночуете.
– Да мне и самой хотелось бы с вами посидеть и поговорить. Но мы только что переехали. Без мужа дом опустел, а за задней стеной сад императорского родственника Цяо – такая глушь! И лисы швыряют кирпичи и черепицу [11]. По ночам так жутко становится! Было у нас двое слуг – старший ушел. Только вот Тяньфу у передних ворот поставлен, а сзади ни души. Спасибо, матушка Фэн, свой человек, то и дело заходит. То мне постирает, то служанкам туфли сошьет.
– Сколько же матушке Фэн лет? – спросила Юэнян. – Какая добрая старушка! Ее хвалят, а она слова не проронит.
– Уж пятьдесят шесть, в год собаки родилась. Детей у нее нет, сватает, я ей кое-что из одежды даю – тем и живет. Со смертью мужа я ее к себе взяла, чтоб повеселее было. Она у меня со служанками на одном кане спит.
– Ну и чудесно! – вставила бойкая на язык Цзиньлянь. – Вот матушка Фэн и подомовничает, а вы у нас переночуете. Хозяина у вас нет, отчет давать некому.