Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (I) [1]
Полагаю, весьма разумно поступил Ланьлинский Насмешник, что в повести «Цзинь, Пин, Мэй» поведал свои мысли через изображение нынешних обычаев и нравов.
Ведь семь страстей [2] волнуют человека. И самая сильная из них печаль. У тех, кто отличается высоким умом и просвещенностью, она рассеивается как туман, тает будто лед, потому не о них должно вести речь, как и не о тех, кои уступают им, но, вняв рассудку, сохраняют самообладание и не доводят себя до терзаний. Зато сколь редко случается, чтобы не приковала она к постели людей невежественных, кто не сообразуется с разумом и тем паче не умудрен знаниями.
1
Это «Предисловие к “Цзинь Пин Мэй цыхуа”» предпослано только к обнаруженному в 1932 г. наиболее раннему, признаваемому ныне первоначальным, тексту романа, который и положен в основу данного перевода.
2
Под семью страстями подразумеваются:
Посему мой друг Насмешник, исчерпав до глубины повседневную жизнь, и сочинил эту повесть объемом в сто глав. Язык ее удивительно свеж и по душе каждому. Сочинитель не ставил себе иной цели, как прояснить деловые отношения между людьми, отвратить от порока, отделить добро от зла; помочь познать, что усиливается и расцветает, а что увядает и гибнет. Будто воочию видишь, как свершаются в книге воздаяние за добро и кара за зло. Так и слышится во всем живое биение. Кажется, тысячи тончайших нитей вздымаются, но никогда не спутываются под сильнейшими порывами ветра. Оттого, едва взявшись за книгу, читатель улыбается и забывает печаль.
Сочинитель не чурается просторечия и грубых выражений. В книге говорится о «румянах и белилах». [3] Однако, не в этом, скажу я вам, ее суть. Ведь песни, вроде «Утки кричат», [4] «весьма игривы, но вместе с тем вполне пристойны; весьма трогательны, но вместе с тем не ранят душу». [5] Всякий жаждет богатства и знатности, но редкий довольствуется ими разумно и в меру; всякий ненавидит горе и страдание, но лишь редким не сокрушают они душу.
3
То есть касается женских покоев и интимных сторон жизни.
4
Лирическая песня, открывающая «Книгу песен» («Ши цзин»).
5
Цитата из «Изречений» Конфуция (гл. III), говорящая об отношении Конфуция не только к данной песне, но и другим лирическим песням «Ши цзина».
Читал я сочинения «певцов скорби», [6] прошлых поколений – «Новые рассказы под оправленной лампой» Лу Цзинхуэя [7] «Повесть об Инъин» Юань Чжэня, «Убогое подражание» Чжао Би, [8] «Речные заводи» Ло Гуаньчжуна, [9] «О любви» Цю Цзюня, [10] «Думы о любви» Лу Миньбао, «Чистые беседы при свечах» Чжоу Ли, [11] а также и более поздние сочинения – «Повесть о Жуи» и «Юйху». [12] Слог их точен и изящен, но усладить душу они не могут. Читатель откладывает их, не дойдя до конца.
6
Певцами скорби образно называют в Китае поэтов. Метафора связана с первым поэтом Цюй Юанем, автором поэмы «Скорбь изгнанника».
7
Авторство сборника «Новые рассказы под оправленной лампой» («Цзянь дэн синь хуа») долгое время оставалось спорным. Теперь установлено, что его автором был Цюй Ю (1341–1427).
8
Cборник Чжао Би (XV в.) «Убогое подражание» («Сяо пинь цзи») представляет собою подражание стилю Цюй Ю. Состоит из новелл, сюжеты которых заимствованы у народных рассказчиков.
9
В критике XV–XVI вв. автором-составителем героической эпопеи «Речные заводи» называется обычно Ло Гуаньчжун.
10
втор сборника «О любви» («Чжун цин ли цзи») Цю Цзюнь умер в 1495 г.
11
Сборники «Думы о любви» («Хуай чунь я цзи») и «Чистые беседы при свечах» («Бин чжу цин тань») созданы в XV в.
12
«Повесть о Жуи» («Жуи цзюнь чжуань») и «Юйху» (полное название: «О том, как Чжан Юйху по недоразумению остался на ночлег в женском даосском монастыре» («Чжан Юйху у су нюй чжэн гуань цзи») – произведения XVI в.
Другое дело – «Цзинь, Пин, Мэй». Хотя повесть наполняют самые обыкновенные толки, какие слышишь на базарах и у колодцев; ссоры, доносящиеся из женских покоев, – ею упиваешься, как упивается соком граната ребенок, – так она ясна и понятна. Пусть ей и недостает прелести отделанных сочинений древних авторов, ее литературные достоинства привлекательны во многих отношениях.
Повесть приносит пользу еще и тем, что проникнута заботою об устоях и нравах повседневной жизни, прославляет добродетель и осуждает порок, избавляет от гнетущих дум и очищает сердце. Взять к примеру влечение плоти. Всякого оно и манит и отвращает. Но люди ведь не мудрецы, вроде Яо или Шуня, [13] а потому редким удается его преодолеть. Стремление к богатству, знатности и славе – вот что не дает человеку покоя, совращает его с пути истинного.
13
Яо и Шунь – прославленные правители легендарного «золотого» века в конфуцианской традиции.
Посмотрите, сколь величественны громады палат и дворцов с подернутыми дымкой окнами и теремами! Как красивы золотые ширмы и расшитые постели! С каким изяществом ниспадает прическа-туча и как нежна полная грудь юной красавицы! Сколь неутомима в игре пара фениксов! Какая расточительность
Будешь жить по законам Природы, покой и довольство сопутствовать будут тебе до самой кончины, а дети и внуки продолжат навеки твой род. А воспротивишься воле Природы, в мгновенье нагрянет беда – погубишь себя и имя свое.
В нашем мире одно поколенье сменяет другое. Да, это так. Но счастие тому лишь, кого минуют горе и позор.
Вот почему я и говорю: да, разумно поступил Насмешник, что создал эту повесть.
Весельчак [14] писал на террасе в Селенье Разумных и Добротельных
14
Данное «Предисловие», подписанное неким Весельчаком (нераскрытый псевдоним), не датировано. Из него стало известно, что автором романа был некий Насмешник из Ланьлина (тоже до сих пор нераскрытый анонимный автор). Существует предположение, что Насмешник и Весельчак – одно и то же лицо.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Повесть «Цзинь, Пин, Мэй» сочинил один из крупнейших мастеров слова, особо прославившийся в царствование покойного Государя Императора. [15] История эта вымышленная, а потому таит шипы и колючки. Автор, в самом деле, обнажает самые уродливые явления жизни, но разве не также поступил Первоучитель, когда отказался изъять песни царств Чжэн и Вэй? [16]
Каков бы ни был исход того или иного события из описанных в книге, он всякий раз обусловлен, порою тщательно скрытой причиной. Ведь великой любовью и состраданием переполнялось сердце писавшего эту книгу, и ныне те, кои распространяют ее, совершают подвиг примерный.
15
То есть в правление под девизом Цзя-цзин (1522–1566).
16
«Первоучитель» Конфуций, которому приписывается традицией составление «Книги песен» называл любовные песни царства Чжэн «ненавистными», позднее такое отношение было перенесено и на песни царства Вэй. Однако и те и другие не были изъяты из канонизированного свода, что служило постоянным аргументом прогрессивно мыслящих писателей и издателей в защите от нападок властей на произведения демократического направления, в частности, отстаивающих право человека на личное счастье.
Людям неосведомленным, которые замечают в книге только непристойности, особо разъясняю: вы не только не понимаете авторского замысла, но также извращаете намерения тех, кто книгу распространяет.
Двадцатиштриховый [17]
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (II) [18]
Да, в «Цзинь, Пин, Мэй» изображен порок. (В хвалебном отзыве, с которым поспешил выступить Юань Шигун, [19] излито скорее его собственное недовольство, нежели дана оценка произведения). Правда, у автора были на то свои основания. Ведь он предостерегал от порока читателей. Так, из многих героинь он выбрал только Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и Чуньмэй, имена которых составили название книги. И в этом скрыт глубокий смысл. Ведь от своего же коварства сошла в могилу Цзиньлянь, грехи погубили Пинъэр, стала жертвой излишеств Чуньмэй. Как раз их судьбы оказались куда трагичнее судеб остальных героинь.
17
Двадцатиштриховый (Нянь гун) – один из псевдонимов Юань Хундао (1568–1610), передового поэта, эссеиста и мыслителя, активного защитника романа. «Послесловие» не датировано.
18
Данное «Предисловие» также предпослано самому раннему из известных списков романа. Но оно обнаруживается и в ряде более поздних переработанных изданий.
19
Юань Шигун – Юань Хундао. Здесь речь идет, по-видимому, о высокой оценке «Цзинь, Пин, Мэй», высказанной Юанем в полемических заметках «Правила для бражников» (1607 г.), а также в вышеприведенном «Послесловии».
Автор сделал Симэнь Цина живым воплощением тех, кого на сцене играют с разрисованным лицом, Ин Боцзюэ – живым воплощением малого комика, а распутниц – живыми воплощениями женщин-комиков и женщин с разрисованным лицом, [20] да настолько убедительно, что от чтения книги прямо-таки бросает в пот, поскольку предназначена она не для наущения, но для предостережения.
Вот почему я постоянно повторяю: блажен тот, кто проникается жалостью к героям «Цзинь, Пин, Мэй»; достоин уважения тот, кто устрашается; но ничтожен – восхищающийся и подобен скотине – подражающий.
20
Будучи драматургом, автор этого предисловия намеренно прибегает к театральной терминологии (амплуа – «разрисованное лицо» – цзин, чаще отрицательный персонаж, комик-чоу и пр.), но тут же подчеркивает, что герои романа – не театральные маски, а живые люди.