Цветы всегда молчат
Шрифт:
Каждый раз, когда Ричард видел свою жену, особенно вот так, спокойно спящей, его охватывало чувство ирреальности происходящего. Что может маленькая прекрасная фейри делать рядом с таким, как он?
Подушечками пальцев он осторожно коснулся плеча, скользнул выше, к шейке, где под тонкой кожей билась жилка пульса. Демон внутри его довольно заурчал. Раз в год Садовникам разрешалось угощать тварей, что жили в них, Нектаром своего Цветка. Ричард считал это жутким и аморальным. Но сейчас, чувствуя не просто биение крови, но и сам ее вкус – упоительно-сладостный он едва боролся с искушением. Потом все-таки наклонился и едва ощутимо коснулся губами заветного местечка… Ее кожа благоухала розами…
Ему нравилось обуздывать демона в себе. Она его,
Хотя один раз уже отдал…
И что-то сломалось во мне…
Эти случайно подслушанные слова ее исповеди заставляли его люто ненавидеть себя. Как он мог?! Как он посмел сломать цветок?! Что он наделал?
Да, конечно, она в ту ночь перешла все границы. Она била по самому больному. Но ведь она была лишь испуганной маленькой девочкой, которой только что рассказали, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной. А он был неприятен ей. А он? Что сделал он? Отомстил ей за то, что с ним сделали другие? Выплеснул на нее годами копившиеся боль, отчаяние злость. Но ей-то, ей, бывшей его светом и смыслом, – за что?
Хорошо хоть, не обратился…
Он столько лет мечтал о семье. О своей настоящей семье. Он всегда представлял, что в его семье отношения будут строиться на нежности, доверии, взаимопонимании. И вместо этого причинил страдания той, которую хотел уберечь от всех бед на свете. Имеет ли он теперь право клясться в любви и не грош ли цена его клятвам? Почему не проявил чуткость? Не увидел, как ей страшно?
– О Джози, любимая моя, цветочек мой, ангел мой! – шептал он, задыхаясь от нестерпимой боли. – Все будет именно так, как ты сказала: палачи обязательно придут за мной, и я отдамся в их руки! Я ведь похитил драгоценный цветок из райского сада и измучил его! Я не имею права жить!
Он встал, пошатываясь, вышел из ее спальни и там уже сполз по двери. Пришлось расслабить шейный платок, потому что воздуху не хватало. Разумеется, она отказалась теперь от его нежности. Все должно быть в свое время – первый постулат ухода за цветами. Теперь поздно что-то менять, он – реальность, болезненная, неприятная. Ему никогда не стать мечтой. Поэтому он и запретил себе касаться ее. Для него это была худшая пытка на свете. Но это нужно, чтобы смириться. Чтобы запретить себе надеяться. Он должен жить, радуясь каждой минуте, что они еще вместе…
Ричард несколько раз судорожно вздохнул и подумал, что, если бы пару лет назад кто-то сказал ему, что он будет вот так корчиться у порога своей супружеской спальни, он бы рассмеялся глупцу в лицо…
Он встал, оправил одежду и пошел в кабинет. Завтра его ждали в университете с лекцией, а он еще и не приступал к подготовке. Кабинет граничил с библиотекой, где Ричард, набрав приличную стопку книг, вернулся к себе за стол и принялся за работу. Тема, занимавшая его, касалась причин сравнения женщин с цветами в религиозных и философских практиках разных стран…
Вторым и, пожалуй, даже более важным навыком, которому в обязательном порядке обучали Садовников, был секс. Ведь именно в интимной близости раскрывается глубинная суть женского естества, именно так наиболее полно понимается природа женщины, именно так она расцветает, превращаясь из бутона в прекрасный цветок. Поэтому сексуальному образованию неофитов в ордене уделялось особое внимание. И если с теорией и философией секса у него все было отлично, то вот с практикой возникли определенные трудности. Дело в том, что собственный, слишком ранний и слишком отвратительный, опыт заставлял его бояться подобного рода прикосновений, а не желать их. И тогда он решил для себя, что процесс вполне можно изучать с чисто технической стороны. И такой подход сработал. Ричард подошел к получению нового опыта со свойственным ему педантизмом: записывал и анализировал получаемые данные, суммировал их, делал определенные выводы… и искренне не понимал, почему люди готовы совершать невообразимые поступки ради одного лишь
Правда, однажды случилось нечто, что заставило его несколько, но несущественно изменить свой взгляд на кое-какие моменты. То была его третья экспедиция в южные широты: он тогда изучал муссоны и теплые течения, что брали свое начало в этих краях. Остановились на одном из островов. Совсем крохотный, он даже не значился на основной массе карт. Остров населяло племя, поклонявшееся женскому божеству. По вере туземцев, богиня раз в несколько лет спускалась на землю, чтобы воплотиться в смертную женщину. Воплощенная богиня была окружена всяческим почетом и уважением, и малейший ее каприз немедленно исполнялся. В этот раз, едва увидев прибывших на остров, она тут же заявила, что желает дракона с четырьмя глазами. Участники экспедиции даже сначала не поняли, о ком идет речь. А когда наконец сообразили, стали подшучивать. И едва ли не силой затолкали его в шатер богини.
Она, как и полагается небожительнице, была очень привлекательна. Хрупкая, невысокого роста, не такая, конечно, как его крошка Джози, в которой всего-то пять футов ростику, но рядом с ним казавшаяся весьма миниатюрной, большеглазая. Ее кожа отливала бронзой, а волосы были темнее воронова крыла.
Она подошла к нему, позвякивая множеством браслетов, положила руку на живот, обошла вокруг него, при этом он следил за ней взглядом: ему было крайне любопытно то, что она делает.
Наконец она отступила и вернулась к себе на ложе из пальмовых ветвей и каких-то цветов. И не глядя на него, но принимая при этом соблазнительную позу, проговорила (любой Садовник может понимать Цветок, на каком бы языке тот ни говорил, а то, что перед ним был Цветок, Ричард уже понял):
– Я ведь угадала: ты – Дракон? – она потянулась, как сытая кошка.
– Нет, я пока лишь рядовой Садовник. Мне еще очень далеко до настоящего Мастера-Дракона.
– Жаль, но крылья твои все равно прекрасны, – она похлопала ладошкой: мол, иди сюда. Он подошел, сел с ней рядом. От нее дурманяще пахло. Она потянулась и тронула крылья, которые не мог видеть простой человек. – Просто прекрасны…
– А ты у нас, значит… – он уже было протянул руку, чтобы коснуться чистого абриса ее лица, но тут же отдернул руку, считав ее силу: – …Венерина Мухоловка!
Она хищно и самодовольно улыбнулась.
– Ублажи меня! – протянула она, томно выгибаясь. – И если ты мне не понравишься, я велю тебя казнить.
– Вот как! А если понравлюсь? – поинтересовался он, потянувшись к ней. Он провел пальцами от плоского животика до плеча и спустился обратно, пройдясь по низкому поясу ее легкомысленной юбочки из тростника. Она прикрыла глаза и застонала.
– Если понравишься – тоже, – сказала она, мурлыча от его ласк, становившихся все более чувственными.