Цветы зла
Шрифт:
– В принципе, да... Но мне кажется, что любовь...
– Креститесь, если кажется, – человечек неожиданно для Смирнова, распалился. – А если вам мало одного примера, вот вам другой. Заходят сюда два бизнесмена обсудить деликатное дело. Входят, садятся и становятся ангелами. А могут ангелы заниматься бизнесом? Короче, через считанные часы одного выбрасывают на улицу, другого убивают. Тот, кого выбросили, начинает говорить, что их загипнотизировали и сюда приходят люди без мозгов, но с пистолетами. Вам понятно, или мне продолжить?
– Но ведь и нормальные люди, наверное, сюда заходили?
– Конечно,
– И что?
– Представьте, заходит сюда нормальный человек съесть котлету за шестьдесят рублей. И что он получает вместо котлеты? Он во все влюбляются. В пальмы, в потолок, в посетителей. А когда человек влюбляется, что происходит? Он начинает транжирить деньги, как говорит моя не по годам взрослая внучка. Он начинает посылать шампанское на тот стол и цветы на этот, он начинает покупать племянницам коробки конфет и потом больше сюда никогда не заходит, потому что жена устраивает ему взбучку. Теперь вы понимаете?
– Понимаю, но не верю... Чертовщина какая-то.
– Не чертовщина, а любовь, молодой человек.
– Ну, ведь сюда могли ходить художники и поэты? И писать потом великие вещи?
– Великие вещи? Странно слышать это странное заявление от образованного человека. Все великие вещи творят несчастные и больные люди. И, вдобавок, нищие. Вон, там за портьерой прячутся стихи Абеляра, вы знаете его?
– Знаю...
– А Блок? А Пушкин? А Есенин? А Лермонтов? Посидев в этом ресторанчике, они превратились бы в довольных жизнью котов и писали бы стихи о президенте "Роскомбанка" да детективы типа "Смерть блондинки" или "Шестерки мочатся первыми".
– Ну, вы не правы. Я понимаю, вы утрируете, расстроенный тем, что любимое вами заведение не пользуется успехом... Рестораны сейчас можно содержать, только имея богатых клиентов, а богатство и любовь – две вещи несовместные...
– Богатство и истинная любовь, распространяющаяся не только на сексуальную партнершу и детей от нее, но и на свою природу, есть две вещи несовместные. Вы закажете чего-нибудь или будем просто говорить?
– Если вам не трудно, – улыбнулся Смирнов, – принесите что-нибудь поесть и хорошего крепленого вина.
– Я вам принесу салат "Кристина".
– Салат "Кристина"?
– Да, это хороший мясной салат. Он вам понравится.
– Это как причастие?
– Ну, если хотите... Здесь все – ее плоть и кровь. А вы, вижу, знали бедную девочку?
– Только по рассказам лиц, по тем или причинам не имевших желание или возможность говорить правду. Знаете что... Не надо салата. Что-то не хочется мне вкушать от ее плоти. Расскажите лучше о ней.
– О ее душе?
– Да...
– Мне утром звонил хозяин... Он сказал, что придет красивая женщина. И приказал ей ничего не рассказывать...
– Но вы ведь расскажите? Я вроде мужчина?
Маленький еврей улыбнулся и, немного помолчав, начал говорить:
– Рассказывать, в общем-то, нечего. Хотя мы и были почти как дочь и отец. Кристина была несчастным человеком, потому, наверное, и была талантлива. С мужем у нее не было никаких отношений, и жила она с... ну, в общем, вы догадываетесь, с кем она жила. Он по-своему любил Кристину. Ну а девочка, если не терпела, то переносила его как нечто в жизни необходимое...
– Как необходимое зло?
– Да. Он многое для нее сделал, он, можно сказать, спас ее. У нее были деньги, она могла свободно работать, ходить по своим тусовкам и богемам, ездить за границу. Он даже позволял ей чуть-чуть иметь мимолетных любовников...
– И чем же она ему за все это платила?
– Это сложный вопрос... Он хотел любви, он видел, как много ее у Кристины... Видел, и раз за разом понимал, что она, эта любовь, не про него. И не потому, что она не может одарить его ею, а потому что знал, что в ней, в этой ее любви, он будет, как муха в кипяченом молоке. И мстил, как нормальный человек...
– Как мстил?
– Как-то раз она сидела, вон, за тем столиком с пожилым человеком, то ли скульптором, то ли художником из провинции. Он был такой плюшевый, такой внимательный, он говорил ей "Вы", называл сударыней и делал умопомрачительные комплименты. А она смотрела на него такими глазами, что я, вы не поверите, стоял за кулисами и ревновал, как живой Владимир Ленский. И в это время вошел Володя с какими-то нестройными людьми и все увидел... Володя всегда все видит. Он подошел к ней, что шепнул на ухо, она встала, все еще счастливая изнутри, и пошла за ним... Они пробыли в его кабинете всего пять минут. Он трахал ее, вы извините меня за это некультурное слово, но он действительно трахал ее, как дешевую проститутку. Я видел, как он выходил, застегивая ширинку, я специально подошел, чтобы видеть это, потому что нормальный человек должен все это видеть, чтобы случайно не стать животным. Причесавшись у зеркала и тщательно поправив галстук, он пошел к людям, которые с ним пришли, посадил их за стол, и они начали громко смеяться. А я пошел к Кристине. Она сидела за столом и смотрела на себя в зеркало. Нет, она не была несчастной на внешний вид, слезы не текли по ее щекам. Когда я подошел и сел рядом на свою табуретку, она посмотрела на меня и сказала: "Знаешь, Изя, я, кажется, знаю, что можно сделать из того гадюшника на Мясницкой". Да, она так и сказала, эта женщина...
Смирнов закурил. Посмотрев на него, смятенного услышанным, маленький еврей расстроено покачал головой и ушел. Через некоторое время перед Евгением Александровичем стояло блюдо с порезанными телячьим языком, бужениной и овощами и графинчик водки.
– Если вы пили с вашим приятелем водку, то от вина у вас заболит голова, – сказал Изя, ставя последний на стол.
Растроганный вниманием Смирнов налил рюмку, выпил залпом. Закусил языком. Похрустел болгарским перцем. Оглянулся вокруг. Злой дух Эгисиани не витал более под сводами зала.
– Вы все услышали от меня? – спросил старый еврей, с удовольствием наблюдая за переменами, происходящими в лице неожиданного посетителя.
– Да, – коротко ответил Евгений Александрович. – Практически все. Теперь я знаю, кто убил Кристину.
– Володя не мог этого сделать, – покачал головой смотритель ресторана. – Он скорее умер бы сам. Кристина делала из его зла красоту. Она рожала от него красоту. Я уверен, вы читали "Всю королевскую рать" Уоррена. Там Вилли Старк, губернатор Америки, говорил, что добро можно делать только из зла, потому что его больше не из чего делать.