Цыц!
Шрифт:
— Я тоже, кажется, поняла. Наша публика испугалась дождя и не пришла, а сидели тут те, кто от этого дождя спрятался. И мы им, как ты, Катя, справедливо заметила, ни на хер не нужны.
— Это я виновата, — сказала Лиля. — Я должна была их расшевелить, заинтересовать…
— Лиля, ты тут ни при чем! — успокоила ее Бекасова. — Эту аудиторию ничем не проймешь. Меня тоже тетка в рейтузах как загипнотизировала. Я ведь могу хоть два часа языком молоть, я экскурсоводом работала, а тут меня как заморозило. Вот только еще одна встреча
— Галь, плевать! Просто в книжных магазинах в Москве и, видимо, в Питере, народ уже нажрался…
— Да, вот я была в Рязани…
— А у меня часто бывают встречи в Израиле…
Тетки принялись обмениваться впечатлениями о своих встречах с читателями. Да, повезло мне с ними, подумала Лиля. Попади в такую историю, например, Строганова или Ушатова, такие бы истерики начались, а эти вон сидят, пьют кофе и смеются.
Однако вторая встреча прошла хорошо. Там все было, как обычно. А третья, на другой день, почти триумфально.
— Ну вот, Галя, а ты боялась!
— Да это в основном твои читатели были!
— Ну и что? Мои настоящие читатели люди воспитанные, и как бойко они покупали твои книжки? Просто ты на рынке позже появилась. Вот что, пошли все в ресторан!
— Пошли! Лиля, у нас сколько еще до поезда?
— Два с лишнем часа. Но вы идите, а я заеду домой, вещи надо взять и попрощаться.
Уже в поезде Лиля сказала:
— Дамы, вам привет от Марины Ершовой, я ей все доложила, она спрашивает, вы не хотите вдвоем поехать в Казань?
Дамы переглянулись и хором ответили:
— Вдвоем? С удовольствием.
Сидя всю дорогу позади них, Лиля поражалась. Они продолжали трещать без умолку.
Об Артеме она вспомнила лишь когда поезд подошел к перрону и грянула песня Газманова. Как она обрадовалась тогда, а сейчас даже тени сожаления не было. Как странно все в жизни складывается. Мне просто нужен Ринат. Холостой ли, женатый ли, детный, бездетный, богатый, бедный, порядочный или не очень, мне все равно. Я его люблю… И, видимо, не переставала любить. Загнала это чувство в подкорку, а теперь оно из подкорки вылезло и я… Я просто умираю от любви, вдруг сказала себе Лиля.
— Мил, ты дома? — позвонила она подруге, понимая что не выдержит сейчас одиночества.
— Ты приехала?
— Милка, что у тебя с голосом?
— Ты где?
— Еду домой. Хотела к тебе зайти.
— Да, Лилечка, приезжай, ты мне так нужна!
— Милка, что случилось?
— Приезжай, не хочу по телефону!
Так, сказала себе Лиля, придется спрятать свою любовь в карман. У Милки что-то стряслось.
Милка выглядела ужасно. Опухшие от слез глаза, отекшее лицо, красный нос.
— Господи, что с тобой? — ахнула Лиля.
— Финита ля комедиа!
— Что?
— Ванька с собой покончил!
— Как? — похолодела Лиля.
— Вот так. Отравился. На даче. Это я виновата.
— Мил,
— Может, если б я его не выгнала…
— Погоди, когда это случилось?
— Сегодня, кажется.
— Откуда ты узнала?
— Мне какая-то баба позвонила… час назад.
— А милиция?
— Что милиция?
— Милиция к тебе не приходила?
— С какой стати? Мы же не расписаны были.
— Все равно… Странно, очень уж на Ваньку твоего непохоже… По-моему, это последний человек, который может с собой покончить… А как же его мать?
— Откуда я знаю? Мы с ней не дружили, мягко говоря… А Ванька, сказали, запил, когда я его прогнала.
— Кто сказал?
— А та баба, которая звонила.
— Странно все… Слушай, а может, его отравили? Просто инсценировали самоубийство? Ты в морге была?
— Кто ж меня туда пустит? Да и вообще… Кому он нужен?
— Он записку предсмертную оставил?
— Откуда я знаю… Меня как кирпичом по мозгам ударило. Я совершенно растерялась…
Лиля почему-то не верила, что Ванька действительно покончил с собой. Либо его убили, либо…
— У тебя есть телефон его матери?
— Я не буду ей звонить. Она во всем обвинит меня! Мне бы только узнать, когда похороны… Господи, ну застала я его с бабой… Ну дала бы в морду… Ну, даже выгнала бы, но не насовсем, а так… Господи, неужели он так меня любил… Я даже и подумать не могла… Я ведь тоже его любила, но он же мужик, они все изменяют… Ну стерпела бы, подумаешь, цаца, изменили ей… А он слабый… мало ли, может, та девка ему навязалась, а он не устоял…
— Ну да, она его изнасиловала на твоем кресле…
— Лилька, не надо цинизма в такой момент. Это как же надо любить, чтобы с собой от любви покончить.
— Дай мне все-таки телефон его матери.
— Зачем?
— Надо!
— Зачем?
— Я узнаю, когда похороны…
— А если ей еще не сообщили? Ты соображаешь?
— Ну конечно! Бывшей сожительнице сообщили, а матери нет? Кто ж это такой чувствительный, хотела бы я знать?
Мила вдруг подняла глаза на подругу. Взгляд ее стал осмысленным.
— Ты что, думаешь…
— Я думаю, что тебе через час сообщат, что его вовремя нашли и откачали…
— Ты думаешь, он жив?
— Мил, голову на отсечение не дам, но…
— То есть, это инсценировка? С целью меня разжалобить?
— Мил, давай сначала мы все-таки хоть что-то узнаем. Тебе сказали, что он умер? Такая фраза была?
— Погоди, я сейчас вспомню. Позвонила баба, плачущим голосом. Спросила Людмилу Андросову, я говорю, это я. Тогда она начинает рыдать в трубку и что-то бормочет: «…Ваня, Ванечка…» Я испугалась. Говорю, что с ним? А она: «Это он из-за вас, он яд принял…» Я заорала: «Какой яд?» А она так злобно: «Мол, вскрытие покажет». Я кричу: «Где он, в какой больнице», а она мне: «Это вы виноваты! Вы его погубили. А потом трубку бросила.