Цыгане
Шрифт:
Спустя час наконец-то вышел на балкон начальник милиции Кикития Осепайшвили. Облокотился на перила, окинул взглядом собравшихся и спросил:
– Сельчане, узнаете этих людей?
– Как же не узнать, когда они две недели жили у нас в Зенобани! ответил за всех наш старейшина, наш мудрец Леварси Бережиани.
– А добро это - ваше?
– Кикития показал рукой на угол двора, где был привязан
– Это мое!
– Вот это мое!
– Вот мое!
Люди подбежали к принадлежавшим им скоту и вещам.
– Вернитесь обратно, болваны!
– крикнул Леварси, и сельчане, словно ошпаренные, побросали свое добро и отхлынули назад.
– В чем дело, уважаемый Кикития, зачем ты позвал нас?
– обратился Бережиани к начальнику милиции.
– Ты что, оглох, старик? Сказано ведь вам - разберите свое имущество, а с этими воришками разберусь я!
– Какое такое имущество, уважаемый Кикития?
– Как - какое? Ваше имущество, какое же еще?
– Было оно нашим...
– Слушай, не своди меня с ума! Что значит - было?!
– А то, что мы выменяли его на разные вещи - на цепи, на топоры... Слышь, Арсен Гудавадзе, где твой поросенок?
– Вот он, с отрубленным ухом!
– показал рукой Гудавадзе.
– И на что ты его выменял? Кажись, на цепь и щипцы?
– Точно, Леварси, на цепь и щипцы!
– Поросенка - на щипцы и цепь? Да обалдел ты, что ли?
– крикнул Осепайшвили.
– А это уж дело хозяйское, уважаемый Кикития!
– ответил с достоинством Арсен и отошел в сторону.
– А второй поросенок? Чей он?
– спросил Кикития.
– Он бесхозный!
– ответил кто-то из толпы.
– Чья коза?
– продолжал начальник милиции.
– Откуда мне знать?
– выступила вперед бабушка Нина, хотя никто ее и не спрашивал, и тоже отошла в сторону. Коза с блеянием последовала за ней.
– А почему коза прет к тебе?
– усомнился Осепайшвили.
– Коза - она и есть коза, глупое животное, потому и прет! отпарировала бабушка Нина.
– Бабы!
– обратился Леварси к женщинам.
– Помните, за гадание вы платили чачанкам по курице. Так?
– Точно, Леварси, по курице! А за доброе предсказание - по две! ответили хором женщины.
– Значит, ни у кого из вас ничего не пропало? Так какого черта вы сюда тащились на ночь глядя, а?
– спросил смешавшийся Кикития.
– Так мало ли что... Сказали - вызывают в милицию... Мы и подумали, может, новость какая неприятная... Война как-никак...
– оправдал односельчан Леварси Бережиани.
– И этот теленок - бесхозный?
– предпринял последнюю попытку начальник милиции.
– Нет, это мой теленок, я подарил его начальнику чачанов, - ответил Леварси.
– А что - кум он твой, начальник чачанов?
– Почему кум? Дочь его родила у нас в селе и назвала сына именем Гриши Дзнеладзе... На фронте он... Вот я и подарил теленка. А что, нельзя?
Наблюдавшие эту сцену цыгане изумленно взирали то на нас, то на начальника милиции. Чувствовали они, что происходит нечто странное, необычное, но что именно, не могли понять.
– Ладно, - решил наконец Осепайшвили, - разыграли меня, опозорили перед этими чачанами? Бог с вами! Но не думайте, что подам вам автобус! Топайте пешком в свой Зенобани!
– Он повернулся к нам спиной и обратился к вожаку цыган Николе: - Езжайте, дорогие, и извините, пожалуйста, за задержку. Нет у них к вам никаких претензий!
Сельчане и цыгане вместе вышли со двора милиции.
Молча стояли мы друг против друга. Потом из толпы цыган вышел Никола, приблизился к Леварси Бережиани, приложился к его груди, постоял так с минуту, затем повернулся, пошел к своей кибитке, вскочил на облучок, и... табор цыган со свистом, криком, щелканьем кнутов умчался по пыльной дороге.
Ускакали милые, моему сердцу чачаны - веселые, неунывающие, неугомонные кузнецы, танцоры, гадалки, скрылись с глаз нечистые на руку, дорогие мои цыгане. Они унесли с собой крохотный кусочек нашего сельского добра, а оставили в Лашисгельской роще огромный костер надежды, который до сих пор горит в моей груди.
Ушли цыгане... А мы - грустные, но беспредельно довольные и счастливые своим поступком - потянулись домой по нескончаемому зенобанскому подъему...