Д`артаньян - гвардеец кардинала. Книга вторая
Шрифт:
Глава седьмая
Цена головы
К некоторому облегчению д’Артаньяна, за время его отсутствия ни с верным Планше, ни тем более с лошадьми ничего не произошло. Планше дожидался его на огромном вымершем дворе, расхаживая с мушкетом наперевес и зорко озираясь, как примерный часовой.
– Ах, сударь! – воскликнул он с облегчением. – Столько я тут передумал… Двор пустой, смеркается, всякая чушь в голову лезет…
– Успокойся, Планше, – сказал д’Артаньян задумчиво, беря у него поводья. – Мы приятно поговорили с господином капитаном королевских мушкетеров, только-то и всего…
«Если не считать, что королева Франции теперь рассердится на меня еще пуще, – подумал он, вскакивая в седло. – Но об этом не стоит говорить моему славному малому – он, конечно, парень верный, но далеко не всякий отважится и далее служить человеку, которого ненавидит сама королева Франции…»
Когда он поставил лошадь в конюшню и направлялся ко входной двери в неотступном сопровождении Планше с мушкетом, навстречу ему двинулся от тумбы ворот молодой человек в кожаном камзоле и шляпе с пушистым белым пером – наряде, который сам д’Артаньян носил совсем недавно. Правда, гвардеец этот ему был положительно незнаком.
Учитывая все сегодняшние события, нет ничего странного в том, что д’Артаньян, держа руку поближе к шпаге, окинул улицу подозрительным взглядом, но нигде не увидел притаившихся злодеев, никто не торопился нападать на него скопом, вечерняя улица была на удивление тиха, безмятежна и пуста…
– Я имею честь видеть шевалье д’Артаньяна? – спросил незнакомец, кланяясь со столичной непринужденностью.
– Совершенно верно, сударь, – вежливо ответил гасконец, не переставая, впрочем, зорко озирать улицу. Ему не понравилось, что молодой человек держался столь скованно и напряженно, что это ощутил бы и менее чуткий человек, не говоря уж о д’Артаньяне, чьи нервы были напряжены до предела…
– Мое имя шевалье де Невилет, – сообщил незнакомец, беспокойно озираясь. – У меня к вам чрезвычайно важное дело, которое не терпит отлагательства… Мы можем подняться к вам?
– Разумеется, – сказал д’Артаньян. – Прошу вас, сударь, идите вперед…
Он смотрел в оба, но, оказавшись на лестнице, умерил подозрительность – уж с одним-единственным злоумышленником, да еще у себя дома, где, как известно, и стены помогают, он как-нибудь справится. Шпага при нем, на стене висит целая коллекция трофейных, есть заряженные пистолеты, поблизости верный Планше…
– Вина? – предложил д’Артаньян на правах радушного хозяина.
– Не откажусь, сударь…
Молодой человек единым махом осушил свой стакан – с видом не закоренелого пьяницы, а опять-таки крайне взволнованного человека.
– Выпейте еще, – сказал д’Артаньян непринужденно. – Мне чудится, любезный де Невилет, или вы в самом деле чем-то ужасно расстроены? Ба, да вы места себе не находите…
– Вы правы, – с принужденным смешком признался странный гость. – Даже не знаю, с чего начать…
– Знаете что? – спросил д’Артаньян. – Начните с самого начала. Это, право же, отличнейший способ, дальше все пойдет, как по писаному, можете мне поверить… Великолепный способ, я его давненько предпочитаю всем прочим… Черт побери, начните же с начала!
– Вы полагаете? – нервно спросил гость.
– Честное слово! – заверил д’Артаньян. – Самый лучший способ!
– Дело в том, господин д’Артаньян, что обстоятельства сложились так… что именно я обязан вас убить…
Школа кардинала – великая школа. Д’Артаньян не двинулся с места, не пошевелился даже, но молниеносно окинул взором и комнату, и гостя, и его шпагу, прикинул мысленно не менее трех вариантов как нападения, так и защиты. И после этого спросил самым непринужденным, даже добродушным тоном, напоминавшим мурлыканье любимого кардинальского кота:
– Дорогой господин де Невилет, а не объясните ли, откуда вдруг у вас возникло подобное желание? О, я человек достаточно широких взглядов и соглашусь, что подобное желание с некоторых точек зрения вполне понятно и объяснимо, хотя сам я, как вы, должно быть, понимаете, отношусь к нему без малейшего восторга, как сторона, безусловно, крайне пристрастная… Я признаю за вами право питать желание меня убить…
– Да что вы! – воскликнул гость растерянно. – Я вовсе не питаю такого желания…
– Как выразился бы мой наставник и покровитель кардинал Ришелье, интрига приобретает интерес… – протянул д’Артаньян. – По-моему, дело запутывается. Сами вы вовсе не горите стремлением меня убить, но обязаны, понимаете ли… Вам кто-то приказал?
– Можно и так сказать…
– Послушайте, дражайший де Невилет, – сказал д’Артаньян, не настроенный разгадывать шарады и ребусы, в противоположность своему до– брому знакомому Рене де Карту, коему без этого и жизнь не мила, – вам не кажется, что вы ведете себя странно?
– Простите!
– Нет уж, это вы меня простите! – живо воскликнул д’Артаньян. – У меня был чертовски трудный день, и я устал, как добрая дюжина дровосеков, только и мечтаю об отдыхе. Тут являетесь вы и начинаете разводить загадки вокруг намерения меня убить. Я согласен, тема довольно серьезная, а я – лицо заинтересованное, и все же… Если вы намерены меня убить – что ж, попробуйте прямо здесь и сейчас! Если у вас что-то другое на уме – выкладывайте, черт возьми! Прикажете ломать тут с вами голову всю ночь? Нет уж, увольте!
Он уже убедился, что взял верный тон – напористый, даже резкий. Очень похоже, его загадочный гость не обладал ни особенной отвагой, ни выдающейся хитростью, все в нем выдавало человека нерешительного, волею случая замешавшегося в дело, от которого он теперь с удовольствием открестился бы. Д’Артаньян с некоторых пор полагал себя недурным знатоком интриг и заговоров. А потому продолжал, видя, что незнакомец на глазах приходит в совершеннейшее отчаяние, что выражалось в заламывании пальцев украдкой и ерзанье на стуле:
– Послушайте, любезный де Невилет… Такими вещами не шутят, особенно когда речь идет о людях, с равным умением пользующихся и шпагой, и услугами хмурых молодцов, обитающих в подвалах Бастилии отнюдь не в качестве заключенных…
Упоминание о Бастилии и вовсе добило гостя – он плаксивым тоном возгласил:
– Можете мне поверить, я хорошо понимаю, что такое дворянская честь!
– Ну вот и прекрасно, вот и отлично… – тоном опытного исповедника сказал д’Артаньян. – Облегчите же душу, душевно вас прошу, а то я могу и рассердиться, знаете ли…