Д`артаньян - гвардеец кардинала. Книга вторая
Шрифт:
И вскоре заветное желание д’Артаньяна исполнилось – решительно вопреки тому, как порой случается со сбывшимися желаниями, приносящими, вот диво, разочарование. Не было никаких разочарований, наоборот, он чувствовал себя море– плавателем, после жутких штормов и прочих опасностей вошедшим в обетованную гавань. Когда обнаженная девушка оказалась в его объятиях, когда она отвечала на поцелуи покорно и пылко, когда она убрала наконец узенькую ладонь, прикрывавшую последнюю крепость, и победитель вступил в свои права, с восторгом заглушая поцелуем невольный стон, в его душе родилось нечто прежде неизведанное – не привычное торжество покорителя очередной твердыни, а умиротворенная нежность странника, нашедшего то, что он искал так долго. Все было иначе, совсем иначе. Считавший себя невероятно опытным и чуть ли не уставшим от женщин, д’Артаньян вдруг сообразил, что все его прежние победы были и не победами вовсе, а чем-то другим – уж, безусловно, не имевшим ничего общего с любовью. Только теперь, в объятиях Анны, удивительным образом и послушной, и властвовавшей над ним, он понял, что следует называть настоящей любовью, – слияние душ, а не только тел…
– Вы не уснули, Шарль?
– Ну что вы… – сказал д’Артаньян, пребывая в незнакомом прежде состоянии – блаженного, усталого счастья. – Мне просто так хорошо, что шелохнуться боюсь – вдруг проснусь, и окажется, что все это мне просто приснилось…
– Что с вами? – спросила Анна озабоченно, прижимаясь к его плечу. – Вы вдруг так встрепенулись, передернулись, словно в вас угодила пуля…
– Вы будете смеяться…
– И не подумаю.
– Невероятная чепуха лезет в голову, – смущенно признался д’Артаньян. – Отчего-то примерещилось вдруг, что на самом-то деле меня так и убили в Менге разъяренные горожане, проткнули алебардой, и на самом деле я умираю сейчас в пыли на том дворе, а все дальнейшее: Париж, дуэли, кардинальская гвардия, король, заговор, Нидерланды, вы – все это лишь уместившийся в краткий миг невероятно долгий сон. Словно душа, как бабочка, перед тем, как отлететь навсегда, взмахнула крыльями, и этот мимолетный отблеск солнца на крыле бабочки и есть долгий сон… Глупость какая…
– Смеяться я над вами не буду, потому что обещала не смеяться, – сказала Анна ему на ухо суровым шепотом. – Но вот рассержусь обязательно. Значит, по-вашему, я – не более чем мимолетный сон? И я, и все, что здесь произошло, и сам этот мир? Стоило отвечать на ваши чувства, чтобы в награду услышать о себе такое…
– Анна, поверьте…
– Не бойтесь, я же не всерьез… Бедный вы мой… – Она легонько коснулась его щеки. – Что же у вас творится на душе, если вы и сейчас вспоминаете о смерти? Жизнь с вами обходилась не так уж и сурово до сих пор…
– Как знать, – сказал он задумчиво. – Чего-то важного она меня уже лишила. Даже не она, а Париж. Ох, этот Париж! Анна, Анна… Простите, что я даже сейчас, в ваших объятиях, несу всю эту чушь, но до сих пор мне просто не с кем было поговорить по душам, у меня есть друзья, но это совсем не то… Понимаете, Париж проделал со мной нечто странное – он вырвал кусок из души, а взамен ничего не вложил. Многое оказалось совсем не тем, чем виделось провинциалу в далеком Беарне, – и люди, и вещи, и даже иные идеалы… Многое оказалось сложнее во сто крат – а что-то ничтожнее…
– Это означает, что вы взрослеете, Шарль. Когда-то я переживала то же самое – как и многие. Правда, мне пришлось еще тяжелее – я о своей истории…
– Значит, я достаточно взрослый?
– Пожалуй, – усмехнулась она в темноте.
– В таком случае, могу я просить вашей руки? Насколько я знаю, у вас нет ни родителей, ни опекунов, и все зависит только от вас. Вы взрослая, независимая женщина…
– Вы серьезно все это говорите?
– Куда уж серьезнее, – сказал д’Артаньян. – Какое там влияние сладкой минуты…
– У меня есть сын.
– Ну и что? Постараюсь заменить ему отца.
– Шарль, вам самому не помешал бы мудрый и суровый отец поблизости…
– Только что вы посчитали меня вполне взрослым.
– Это другое, Шарль. Совсем другое…
– Почему? Я люблю вас… и, по крайней мере, небезразличен вам. Вы, без сомнения, понравились бы моим родителям… За чем же дело стало?
Анна долго молчала, а потом ответила серьезно:
– Может быть, дело не только в вас, Шарль, но и во мне. Да-да. Я в последние годы чуточку отвыкла от обыкновенной жизни – как, впрочем, и вы. Кардинальскую службу трудно назвать обыкновенным течением жизни, согласитесь.
– Но как получилось, что вы…
– Трудно объяснить. Дело не только в величии кардинала, притягивающем людей. Просто в какой-то момент, когда мне было особенно тяжело и одиноко после смерти мужа, я решила, что должна что-то сделать. Доказать в первую очередь самой себе, что я – не еще одна жалкая и беспомощная тоскующая вдова, стоящая перед небогатым выбором: либо новое банальное замужество, либо монастырь, либо скучная жизнь в отдаленном поместье… Тут, как нельзя более кстати, подвернулась одна интрига… И, знаете, я прекрасно справилась. Даже лучше иных мужчин, замешанных в той же истории, – так признал сам кардинал, а он скуп на похвалы. И с тех пор… Шарль, мне невероятно трудно будет остановиться. Пока я служу известному делу, я что-то значу – в своих собственных глазах и в глазах других. А выйти за вас замуж и зажить обыкновенной жизнью означает утратить что-то важное…
– Я понимаю…
– Простите, Шарль, но – вряд ли…
– Хорошо, – решительно сказал д’Артаньян. – Вы правы. Ну что же, я добросовестно попытаюсь понять, клянусь вам… А где ваш сын?
– Винтер дорого бы дал, чтобы это знать… Он в Озерной стране. Есть к северу от Лондона такая чудесная местность – красивейшие озера, леса… Он там живет с верными людьми.
– По-моему, было бы лучше увезти его во Францию, – серьезно сказал д’Артаньян. – Здесь Винтер рано или поздно может напасть на след.
– Я сама об этом успела подумать… Завтра, если только в королевском дворце все пройдет гладко, вы со своими друзьями отправитесь во Францию, а мы с Рошфором поедем за север. Заберем ребенка и кружным путем вернемся в Париж. Вот-вот начнется война, и англичанам будет гораздо труднее шпионить во Франции, Винтеру в том числе.
– Война?
– Да. Наши войска вот-вот выступят под Ла-Рошель.
– Черт, вот славно! – воскликнул д’Артаньян. – На войне я еще не был, а ведь давно пора! В мои-то годы и не побывать на войне?
– Ну конечно, – тихонько засмеялась она. – Вы в одиночку обрушите пару крепостных башен, вас увенчают лавровым венком, вручат маршальский жезл, и вы медленно подъедете к моему дому на горячем боевом коне, весь в пороховой копоти, усталый и гордый, и я выбегу вам навстречу, держась за ваше стремя, пойду следом, глядя снизу вверх сияющими глазами… Верно?
– Вечно вы насмехаетесь, – сказал д’Артаньян, весьма сконфуженный, – ибо, надо признаться, нарисовал в своем воображении картину, довольно близкую к описанной Анной. – Однако… Анна, а что плохого в том, что мужчина возвращается с войны победителем, а женщина радостно держится за его стремя, выбежав навстречу с сияющими глазами?