Да будем мы прощены

Хоумс Э. м.

Я отхожу в сторону, пропуская ее к лестнице.

– А где у тебя пистолет?

– Какой пистолет?

– Да ты сказал, что у тебя большой страшный пистолет, а я вижу только биту Нейта.

– А, это было вранье. – Я отставляю биту в сторону и помогаю Сьюзен донести вещи до машины. – У нее еще наверняка туфель много осталось.

– Ноги у нее были хорошие, – говорит Сьюзен. – Легко подобрать.

– Хорошие ноги и норковое манто, – отвечаю я.

– А где оно, как ты думаешь? – спрашивает Сьюзен.

– Ты в шкафу в передней смотрела?

– Этот мерзавец убил мою сестру.

Я хотя бы манто должна себе взять? – Сьюзен возвращается в дом, открывает шкаф в передней и роется. Находит манто, надевает и идет к двери. Там останавливается и оборачивается ко мне, будто спрашивает: «Ты хочешь мне помешать?»

– Я же сказал: все, что хочешь, твое. – Я подаю ей банку крем-соды. – Это тоже твое?

– Можешь взять себе, – отвечает она.

Я отпиваю глоток.

– Ты что-нибудь о почте знаешь? Кто-то мне в почту подсовывает странные записки.

– Какие?

Я показываю ей одну.

– Хана тебе, – говорит она.

– С чего вдруг?

– Наверняка это родственники тех, кого убил Джордж. Хотят поквитаться.

– Мне показать это полиции?

– Я тебе не советчица.

Она садится в машину и выезжает задним ходом.

Я направляюсь в хозяйственный магазин присмотреть систему защиты от взлома и купить ночные фонари и таймеры для освещения на втором этаже. Сьюзен ввалилась без предупреждения, в почтовую прорезь кидают записки. А если учесть, что последние двадцать два года я прожил в квартирке на одну спальню на высоте шестнадцати этажей от земли, можно понять, что мне неуютно одному в доме.

В пролете, где батарейки, какая-то женщина держит что-то запрятанное в наволочку и напряженно с этим предметом возится. Я не собирался таращиться, но почему-то наблюдаю. Наблюдаю, будто загипнотизированный, как она засовывает в наволочку руки и безуспешно пытается что-то сделать.

– Так что там в мешке? Зайчику нужна батарейка?

Она поднимает на меня глаза:

– Настолько очевидно?

Я пожимаю плечами:

– Да нет.

Она протягивает мне наволочку, я заглядываю внутрь. Огромное розовое дилдо с мешочком, набитым шарикоподшипниками, и с длинными кроличьими ушами.

– Просто заскрежетал и остановился, – говорит женщина. – Вот, нажмите кнопку.

Я нажимаю. Предмет делает пол-оборота, и раздается звук, будто машина не может завестись, только стартер завывает.

– Может, что-то сгорело, – говорю я.

– Ха-ха, – отвечает женщина.

– Серьезно, проблема может быть не только в батарейках.

Я беру у нее наволочку и осторожно, чтобы никто не видел, работаю руками внутри. Открываю отсек батареек, вставляю четыре новые, и – вуаля – зайчик готов к работе. Я его включаю и смотрю снаружи, как он вертится и пляшет.

– Настоящий диско-зайчик, – говорю я, отдавая наволочку владелице.

– Он еще изгибаться умеет, – говорит она. – Можно менять и угол, и частоту вибрации.

– Класс.

Зайчик в наволочке продолжает танцевать. Снаружи кажется, что в наволочке – змея.

– На всякий случай: этого просто не было, – говорит женщина. – Если я вас когда-нибудь снова увижу – мы не знакомы.

– Аналогично, – отвечаю я, оставляю ее с батарейками и иду в отдел систем защиты от взлома. Нахожу систему тревоги, которую можно «обучать». Покупаю ее, хотя не очень понимаю, что это обучение значит. Оказывается, просто программируется предупреждение. Можно сделать так, чтобы устройство кричало: «ГРАБИТЕЛЬ, ГРАБИТЕЛЬ!» или же «НАРУШИТЕЛЬ, НЕМЕДЛЕННО ПОКИНЬТЕ ТЕРРИТОРИЮ!». Громко кричала, или генерировала пронзительный сигнал тревоги, или записанное вами самим сообщение. Скажем, писклявый голос: «Милый, я же не просто так просила приказ суда, чтобы тебе запретили ко мне подходить».

Я кладу сумку в машину и еду в китайский ресторан. Там меня уже начинают узнавать.

– Вам то же самое или другое?

– То же самое.

– Одинокий вы человек, – говорит официант, когда приносит мне суп.

В доме Джорджа я снова кормлю и выгуливаю собаку, подключаю таймеры, устанавливаю лампы в комнатах Нейта и Эшли на включение в полседьмого вечера и отключение в десять. Комнаты прибраны и пусты, как на фотографии в каталоге, как нежилые. Детская комната – плюшевое хранилище сувениров опыта, коллекция предметов, отмечающих этапы детской жизни: камешек с пляжа, фишка из игры, сувенирная шляпка из семейного путешествия. Здесь этот опыт отредактирован так, чтобы аккуратно помещаться на полке. Все зафиксировано, будто жизнь разложена на стоп-кадры.

Тишина гнетет. Я думаю о Никсоне, записывающем каждую мелочь, о Никсоне и его бесконечных блокнотах и лентах, о Никсоне, его обширной и, увы, уличающей библиотеке записей. Я думаю о Ричарде М. Никсоне, названном в честь Ричарда Львиное Сердце, сына короля Генриха Второго, храброго солдата и барда, и понимаю, что недостаточно знаю о Никсоне и его отношении к всякому хламу. И делаю себе заметку: вернуться к этой теме.

Спускаюсь вниз и звоню детям в школу.

– Сейчас удобно разговаривать? – спрашиваю я у Нейта.

– Ага.

– Я не помешал ни урокам, ни тренировке по футболу?

– Нормально все.

– Угу. Я просто хотел узнать, как дела.

– О’кей.

– Дела о’кей – это отлично, – говорю я.

– Да никаких тут у меня дел нет, – говорит он и на секунду замолкает. – Только вот она не звонит, только слишком тихо здесь, и я все время забываю, что мамы больше нет, и так оно, знаешь, лучше. Лучше, когда забываю, лучше, когда она есть. А когда вспоминаю, сразу очень плохо.

– Могу себе представить. – Я замолкаю. – А когда тебе звонили родители? Было какое-то расписание, раз или два в неделю?

– Мама звонила каждый вечер перед ужином, от без четверти до без пяти шесть. А чтобы папа звонил, вообще не помню.

– Это как-то очень странно, – говорю я и замолкаю снова. – С Тесси все нормально. Я ее вывожу на прогулки – у меня такое чувство, что никто никогда этого не делал, ей не нравится выходить со двора, но как только я ее вытащил дальше подъездной дороги, так все стало нормально.

– Там невидимая ограда, – говорит Нейт.

– Ну, наверное. Она очень хорошо выдрессирована. Выходит со двора, только когда я ее вытаскиваю. Будто я ее заставлять должен.