Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
В принципе, его это вполне устроило, но он, тем не менее, настоятельно попросил меня уточнить, на чем я намерен поставить особенное ударение. Но я же точно выразился: в каком-то смысле потуже затянем пояса; в определенном смысле будем вместе зализывать раны… По-моему, яснее некуда.
А Малькольм продолжал давить на меня. Требовал, чтобы я сказал хоть что-нибудь по-настоящему новое. Честно говоря, о по-настоящему новом я никогда и не думал. Но затем до меня вдруг дошло:
Сегодня трудная встреча с самого утра. С секретарем Кабинета. По его настоятельной просьбе. Причем как можно раньше. Поэтому не успел я войти в свой кабинет, как он тут же там появился. Очевидно, ждал меня у нижних ступеней лестницы.
– А, Хамфри, вы уже здесь? Доброе утро.
– Да. Полагаю, вы хотели бы обсудить ваше телеобращение.
Его неподдельный интерес к этому событию меня несколько озадачил.
– Неужели это так срочно? – удивился я.
– Совершенно не срочно, – возразил он. – Можно даже сказать, что не очень-то и важно.
Мне совсем не понравилось, что секретарь Кабинета называет мое первое телеобращение к народу «не очень-то и важным». Он, очевидно, заметил выражение моего лица, поскольку торопливо добавил, что имел в виду совсем другое: «конечно же, это ужасно важно, но никак не повод для кризиса или даже серьезного беспокойства».
Из его слов стало ясно – Хамфри беспокоит не само выступление как таковое, а, скорее, мой великий почин. Ему совсем не хочется, чтобы я упоминал о нем в открытом эфире.
– Если вас интересует мое мнение, господин премьер-министр, то, на мой взгляд, это ошибка, – сухо заметил он.
– Что, политика? – переспросил я.
– Нет-нет, не сама политика, а официальное объявление о ней по телевидению. Это слишком преждевременно и рискованно…
– Значит, вы все-таки одобряете саму политику?
Хамфри понял, что оказался в ловушке. Не мог же секретарь Кабинета выразить несогласие одновременно и с политикой ПМ, и с его выступлением по телевидению! Государственным служащим просто не положено одобрять или осуждать решения премьер-министра. Он явно заколебался. Я молча ждал. Впрочем, совсем недолго. Поскольку буквально через несколько секунд Хамфри нашел нужные слова.
– Э-э-э… вообще-то лично мне эта политика представляется… м-м-м… ну, скажем, достаточно интересной, вполне креативной и, главное, продуктивной. То есть на редкость продуктивной. В каком-то смысле даже живительной. Новый взгляд на старые проблемы, смелый вызов всем основам государственного мышления… Как минимум, за последние тридцать лет.
Что ж, смысл более чем понятен. Смелый вызов всем основам государственного мышления может бросить разве что полный идиот! Поэтому я дал
– Значит, вы все-таки не одобряете мою новую политику?
Он, как всегда, был не очень-то откровенен.
– Это совсем не так, господин премьер-министр. Просто надо принять во внимание возможные последствия, отклики, обратную реакцию, эффект отторжения… Требуется время, чтобы проверить информацию. Изучить варианты. Проанализировать аргументы. Исследовать тенденции. Провести должные консультации. Подвести итоги…
В ответ я любезно помог ему, сказав, что поскольку это прямая обязанность секретаря Кабинета, пусть он всем этим и занимается. Ну а я тем временем объявлю народу о своей новой политике.
– Ни в коем случае! – воскликнул он. – Это невозможно! Во всяком случае, пока…
Интересно, почему? Но четкого объяснения он, как всегда, не дал.
– Ну хотя бы потому, что мы должны… нет, просто обязаны сначала поставить в известность об этом наших американских союзников.
Все, хватит! Меня это уже начало раздражать. Всего неделю тому назад, за день до моего отъезда в Америку, он сам настоятельно посоветовал мне ничего не говорить им, а теперь, оказывается, все наоборот. Как же так? Как прикажете все это понимать?
– Видите ли, господин премьер-министр, – необычно медленно протянул он, видимо, старательно подбирая выражения. – Конечно же, вы правы. Да, именно так, но это имело место до вашего визита, и момент тогда был не совсем подходящий.
– А сразу же после моего возвращения вдруг оказался подходящим. Интересно, с чего бы это? – не скрывая откровенной иронии, спросил я.
Однако секретарь Кабинета, похоже, и не думал сдаваться.
– А с того, что подобного рода явления всегда чреваты самыми серьезными, если не сказать угрожающими последствиями. На их решение обычно уходит по меньшей мере несколько месяцев терпеливой дипломатической работы. Деликатные вопросы требуют деликатного подхода, господин премьер-министр. Это азы государственного управления, – назидательно закончил он.
Что ж, похоже, пора ему напомнить, кто здесь хозяин.
– Скажите, Хамфри, кому, по-вашему, принадлежит последнее слово в управлении страной? Кабинету министров Великобритании или президенту Соединенных Штатов?
Слегка нахмурившись, он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу, подумал.
– А знаете, это весьма и весьма любопытный вопрос, господин премьер-министр. Мы нередко его обсуждаем. Причем, как правило, должен заметить, с большим интересом.
– И к какому выводу обычно приходите?
– Да как вам сказать, – тут же ответил он и снова ненадолго замолчал. Затем так же неторопливо продолжил: – К сожалению, должен признать, что в определенной степени меня можно считать еретиком. Лично мне кажется, Кабинету министров, но в этом вопросе я, увы, практически всегда остаюсь в меньшинстве.
Я с довольной улыбкой сообщил ему, что у меня тоже есть для него кое-что новое – отныне он уже в большинстве!
– Да, но ведь во время вашей поездки в Америку с президентом у вас все было хорошо. Даже очень хорошо! – с искренним удивлением сказал он.