Да, та самая миледи
Шрифт:
Собственные слова словно разбудили его.
Фельтон отступил на шаг назад. Сейчас он попытается вернуться в теплую норку.
Накал страстей не может быть долгим.
– Нет, – сказала я печально, бессильно уронив руки. – Мне не быть Юдифью, которая освободит Ветилую от Олоферна. Меч Всевышнего слишком тяжел для руки моей. Дайте же мне умереть, чтобы избегнуть бесчестья, дайте мне найти спасение в мученической смерти! Я не прошу у Вас ни свободы, как сделала бы преступница, ни мщения, как сделала бы язычница. Дайте мне умереть, вот
Поскольку это уже говорилось не раз и не было новостью, Фельтон должен был немного прийти в себя, услышав знакомые слова.
Так оно и произошло.
– Увы! – вздохнул он. – Я единственно только могу пожалеть Вас, если Вы докажете, что Вы жертва. Но лорд Винтер возводит на Вас страшные обвинения. Вы христианка, Вы мне сестра по вере. Я чувствую к Вам влечение – я, никогда не любивший никого, кроме своего благодетеля, не встречавший в жизни никого, кроме предателей и нечестивцев! Но Вы, сударыня, Вы так прекрасны и с виду так невинны! Должно быть, Вы совершили какие-нибудь беззакония, если лорд Винтер так преследует Вас…
Я лично знала вполне прекрасных и вполне невинных девиц, которых лорд Винтер настойчиво преследовал и без всякого беззакония с их стороны…
– Имеющие глаза – не увидят… – с оттенком безнадежности вздохнула я. – Имеющие уши – не услышат.
– Но если так, говорите, говорите же! – потребовал Фельтон.
– Поверить Вам мой позор?! – возразила я, словно в смущении. – Ведь часто преступление одного бывает позором другого… Мне, женщине, поверить мой позор Вам, мужчине! О… – закрылась я рукой, рухнув в кресло, – о никогда, никогда я не буду в состоянии поведать это!
– Мне, брату? – воскликнул Фельтон.
Я продолжала недоверчиво смотреть на него.
Затем отрицательно покачала головой.
Фельтон с умоляющим видом сложил руки.
– Ну хорошо, я доверюсь моему брату, я решусь… – наконец сказала я.
И тут дьявол не замедлил принести другого брата, дорогого.
Он неслышно появился из недр коридора, подошел к двери, сказал несколько слов часовому. Услышав его голос, Фельтон отскочил в сторону, увеличив между нами расстояние в несколько раз.
Дверь распахнулась, и Винтер, подбоченясь, встал на пороге, с видом театрала на премьере рассматривая нас.
– Вы что-то давно здесь, Джон, – заметил он. – Уж не рассказывает ли Вам эта женщина о своих преступлениях? В таком случае я не удивляюсь тому, что Ваш разговор продолжался столько времени.
Бедняжка Фельтон посерел, словно пепел, и впал в ступор.
Было ясно, что сейчас он либо замкнется в гордом молчании, которое дорогой брат совершенно правильно истолкует, либо выложит всю нашу беседу до последнего слова, что тоже совершенно излишне.
– А, – улыбнулась я дорогому брату, – Вы боитесь, чтобы пленница не ускользнула из Ваших рук! Спросите же Вашего достойного тюремщика, о какой милости
– Вы просили о милости? – растерянно спросил сбитый с толку Винтер.
– Да, милорд, – облегченно подтвердил мои слова порозовевший Фельтон.
– О какой же это милости? – шагнул в камеру дорогой брат.
– Миледи просила у меня нож и обещала отдать его через минуту в окошко двери! – доложил лейтенант.
– А разве здесь кто-нибудь спрятан? – Винтер наклонился и посмотрел под кроватью, затем под креслом, в котором я сидела. – Кто-нибудь, кого эта милая особа хочет зарезать?
– Здесь нахожусь я, – холодно сообщила я в ответ, еще плотнее вдавливая веревку в кресло.
– Я предоставил Вам на выбор Америку или Тайберн, – заметил, подходя ко мне, Винтер. – Выбирайте Тайберн, миледи: веревка, поверьте, надежнее ножа.
Упоминание о веревке снова согнало с лица Фельтона розовый цвет. Наверное, он вспомнил о моем рукоделии.
– Вы правы, – ответила я дорогому брату, – я уже думала об этом. И еще подумаю.
Фельтон вздрогнул.
Тысяча чертей, какой чувствительный солдат!
Винтер заметил дрожь лейтенанта.
– Не верь этому, Джон! – обернулся он к Фельтону. – Джон, друг мой, я положился на тебя! Будь осторожен, я предупреждал тебя! Впрочем, мужайся, дитя мое: через три дня мы избавимся от этого создания, и там, куда я ушлю ее, она никому не сможет вредить.
– Ты слышишь? – вскинула я руки к небу, точнее к потолку.
Дорогой брат решил, что за время заключения я настолько подвинулась головой, что теперь беседую с Всевышним запросто, на короткой ноге.
Фельтон понял, что восклицание адресуется ему. Он печально повесил голову, снова не в силах разобраться, кто из нас с дорогим братом больше врет, и послушно пошел с Винтером к двери.
Винтер заботливо держал его под руку и смотрел на меня через плечо, пока они не переступили порог.
Дорогой брат стал куда более сообразительным, видимо, жажда мести способна совершенствовать характер даже такого человека! И все равно это ему не поможет.
Сейчас он поведает доверчивому Фельтону жуткую историю о моих преступлениях и этим навредит себе так, как не смог бы сделать, распахнув настежь двери моей темницы.
Потому что Фельтон снова придет ко мне, придет узнать мое изложение событий.
Я встала с кресла, взяла с него веревку и аккуратно смотала ее в большой лохматый клубок.
Не прошло и часа, как Фельтон вернулся. Он о чем-то тихо переговорил с часовым и вошел, оставив дверь полуоткрытой.
Лицо его выражало сильную тревогу, он сделал знак, чтобы я молчала.
– Чего Вы от меня хотите? – спросила я, словно не понимая всей этой таинственности.
– Послушайте, – прошептал Фельтон, – я удалил часового, чтобы мой приход к Вам остался для всех тайной и никто не подслушал нашу беседу, Винтер сейчас рассказал мне ужасающую историю.