Дагор Дагорат
Шрифт:
***
К ночи бой завершился. Большая часть орков была уничтожена, остальные же бежали кто куда, забиваясь в самые глубокие и темные норы и надеясь, что страшные чужаки с запада не сумеют обнаружить их ухоронки, и вскорости покинут земли Мордора. Альянс тоже немало пострадал в прошедшей битве. Без малого треть всех воинов участвовавших в походе было убито или тяжело ранено. Легкие же ранения имел чуть ли не каждый второй, и это можно было назвать еще весьма удачным исходом, благо орки и тем более тролли несмотря
К слову сказать, среди последних не выжило ни одного. Гигантские размеры и некоторая вытекающая из этого неуклюжесть сослужила гигантам крайне дурную службу, и посему когда их более юркие и мелкорослые союзники ударились в бегство, армии Анора не составило никакого труда сомкнуть тесное кольцо вокруг горных исполинов и перебить их всех до последнего. Так что в целом поход сложился для людей и гномов вполне удачно, если не считать потерь и гибели юного сына короля Рохана Эдрахира, а также герцога Эборана.
Последний, несмотря на некоторое старческое слабоумие, изъявил рьяное желание участвовать в походе, и даже сам король Анор не сумел отговорить его от этого шага. И вот дивная штука! Каждый день похода не только не убавлял сил престарелого нобиля, но и даже напротив, казалось, возвращал ему годы жизни.
В битве при Барад-Дуре герцога издали вполне можно было принять за мужчину средних лет, столь яростно и неистово он бился, сражаясь наравне с собственными рыцарями тяжелой кавалерии, и даже массивные доспехи, которые не всякому молодому по плечу, нисколько ему при этом не мешали. Своим полуторным мечом он срубил немало орочьих голов, прежде чем его стащили с седла и буквально растерзали на куски обезумевшие от ярости уруки.
Анор после лично пообещал похоронить герцога как настоящего героя в королевской усыпальнице, благо в жилах Эборана текла изрядная толика монаршей крови, и сам он приходился Анору двоюродным дядей. С Эдрахиром было сложнее. Эдвейд Роханский оказал королю Гондора особое доверие, отпустив своего младшего сына сражаться под его началом. И хотя война есть война, а Эдвейд был бывалым мужем, видевшим не одну битву, еще неизвестно как именно воспримет король рохиррим столь печальную весть.
Но как ни крути, цель похода была достигнута. Орки были разбиты, краткий ночной отдых, который король, скрепя сердце позволил своим воинам, ибо гнать их на марш после столь тяжелого испытания, кое им уготовили хозяева здешних земель, было попросту немыслимо, завершился. Пришла пора возвращаться назад. Немного, правда, огорчал Анора еще и тот факт, что у его армии из-за труднопроходимых троп перевала не было осадной техники, чтобы окончательно разрушить Черный Замок и раз и навсегда поставить жирный крест на главной мордорской твердыне, однако Даин уверил друга, что его гномы обо всем позаботятся.
– Эти зеленозадые отродья знают толк в фортификации...
– Нехотя признал он, сплевывая на землю.
– Но до нас им в этом деле все одно далеко...
В прошедшей битве государь Железных Холмов был ранен, но к счастью не опасно. Правда, клинок Азга, похоже, был еще и отравлен, но Даин, едва почувствовав странное головокружение, тотчас же опрокинул в глотку добрую флягу гномьего огненного зелья. Это было универсальное лекарство наугримов против всех болезней, и, несмотря на то, что ни эльф, ни человек, не мог даже спокойно нюхать подобную ядреную отраву, средство сие было донельзя эффективным, и все симптомы отравления после его приема исчезли у короля железностопов, словно по мановению руки.
– Так что не беспокойся, дружище. Будь уверен, эта черная гора будет срыта нами до основания. А после мои гномы вернутся назад домой... Я знаю, что ты рассчитывал на нас в битве с Харадом, но эти трусливые смуглозадые ублюдки вряд ли сунуться к вам после той трепки, что мы задали здесь их клыкастым союзничкам. К тому же у моего королевства много
– Все в порядке, брат.
– Мягко улыбнулся Анор.
– Я понимаю тебя.
– Мы и так в долгу перед вами за ту помощь, что вы нам оказали. Однако мои люди ждать не могут. Харадрим славятся своим коварством, и я также как и ты, не могу оставлять свои земли надолго без защиты. А посему прощай, брат, и да хранят тебя Махал и пресветлая Варда Элберет. Надеюсь, мы еще свидимся с тобой и вволю попируем в светлых чертогах Минас-Тирита. Как в старые добрые времена...
Эпилог.
Он медленно открыл глаза. Темная чернота безвременья несла его на своих крыльях, погружая сознание в сплошной бесконечный вязкий поток. Он с трудом сознавал свое бытие, будучи практически лишенным разума и воли. Лишен теми, кто когда-то немыслимо давно в совсем иной жизни поверг его, растоптав во прах всю его мощь и мощь его темных легионов.
Память возвращалась с трудом, выныривая из глубин непроглядной тьмы, возвращалось очень медленно, как бы не желая уходить из блаженного спасительного забытья. Однако раз за разом высвобождаясь из несущего его незримого потока, он все отчетливее и отчетливее сознавал свое бытие.
И, наконец, он вспомнил. Дикий необузданный первобытный гнев багровой пеленой всколыхнулся в его груди, обжигая дух непереносимой горечью поражения. Сознание вновь попыталось соскользнуть в ставшую уже привычной бездонную черноту беспамятства, однако он усилием воли удержал его на поверхности. Его враги сполна позаботились о том, чтобы даже здесь, где нет привычного для смертных пространства и времени, он был намертво скован их чарами, будучи не в силах обрести свободу. Но что-то изменилось. Он вновь обрел сознание. Обрел вопреки воле того, кто был неизмеримо более могуч, нежели он сам, хотя и до самого последнего мига своего пленения отказывался это признавать.
Еще некоторое время, если подобное слово было вообще применимо к тому, что его окружало, он провел в полном одиночестве и неподвижности, ибо был лишен тела. Лишь один кипящий от ненависти первородный дух остался от того, кто когда-то одним своим именем внушал ужас целому миру. И когда уже ему стало казаться, что его одиночество будет длиться вечно, на него внезапно обрушился дикий хор голосов, наполненных такой яростью и мощью, что даже ему на мгновение стало нестерпимо жутко.
Он даже сперва взмолился Всеединому, чтобы это прекратилось, трепеща от непереносимого ужаса, однако затем вопреки собственной воле, начал прислушиваться к тому, о чем именно трубили эти надмировые хоралы, и постепенно ужас начал уступать место темной свирепой радости. О нем не забыли. Его деяния в том мире, чье названия он практически позабыл за тысячелетия плена, пришлись по нраву тем, кто обитал в местах, о которых вряд ли знал даже сам Творец, мнящий себя всемогущим. И эти силы ныне предлагали ему союз, обещая непредставимую даже для него мощь и грозя жуткими муками в случае отказа.
И узник ответил. Всем своим существом, всей своей сутью, если это можно было так назвать, ибо у него не было ни рта, ни даже гортани, он прокричал одно единственное "да", ликуя от безумной радости, ибо срок его плена наконец-то подошел к концу. Сущности, с коими он только что заключил союз, были властны освободить его и даровать силу для победы над врагами.
На незримом лике пленника зазмеилась жестокая усмешка. Пришла пора воздать тем, кто когда-то называл его своим собратом, и всем прочим своим недругам за все. Пришла пора осуществить свою столь любовно выпестованную и взлелеянную им в самом сердце собственного существа, сумевшую пережить тысячелетия плена и забвения долгожданную месть.