Дагор
Шрифт:
– Ты - исчадие ада, - сухо сказал отец Игнасио.
– Ты должен быть истреблен. У этой земли много демонов. Ты - один из них.
– Тогда полей меня своей волшебной водой, - визгливо предложило существо.
– Я знаю, ваши демоны ее не выносят.
– Оно… разговаривает?
– изумленно прошептала у него за спиной Мэри.
– Оно знает о святой воде?
– Оно знает все, что знает его хозяин, - пояснил отец Игнасио, и скальпель не дрожал в его руке.
– По крайней мере, так гласит легенда.
Жабье личико мучительно искривилось в усмешке.
– Если ты коснешься меня своим железом, пришелец, - проскрипело оно, - я убью его.
Больной на подушках заметался беспокойней, дыхание его стало хриплым, лицо посинело.
Мэри за спиной у отца Игнасио тихо охнула.
– Ты и сам умрешь, - возразил отец Игнасио.
– Какая разница? Ведь ты все равно собираешься меня убить! Больной открыл глаза. Они были ярко-синие.
– Нет, - выдохнул он, - нет!
И поднял слабую руку, пытаясь оттолкнуть скальпель отца Игна-сио.
– Убери свой ножик, старик, - пискнуло существо. Тело лежащего выгнулось дугой. Глаза закатились.
– Он умрет, - лихорадочно шептала Мэри за спиной отца Игна-сио.
– Нет, нет, нет…
Отец Игнасио опустил руку.
– Откуда он пришел, отец Игнасио, как вы думаете?
– Из преисподней.
– Нет, я говорю о… человеке…
– Не знаю, сестра Мэри. Вы же видели, до чего он истощен. Он мог прийти издалека. Говорят, дагор ведет своего хозяина, когда тот уже не может идти сам. Просто… ну… двигает за него руками и ногами. Нет, мне интересно другое.
– Да?
– тонкие пальцы убрали выбившуюся из-под косынки русую прядь.
– Где он подцепил эту пакость. В городе? В лесу? Где? Она заразна? Я не верил всяким россказням, а теперь - кто мне скажет правду? И как я узнаю, что это - правда?
Старик сидел на пороге больничного барака. В худых узловатых черных пальцах зажата пустая жестяная миска.
– Никого нет, - скрипуче пожаловался он.
– Еды для Мкеле нет.
– Ах, да, - вспомнил Игнасио, - они же ушли.
– Позаботьтесь о пропитании, сестра… - велел он. И уже обернувшись к старику: - Как ты сказал, тебя зовут?
– Мкеле, господин.
– Я крестил тебя именем Господа, и ты получил другое имя, - сурово напомнил отец Игнасио.
– Мигель зовут тебя ныне.
– Это было раньше, - спокойно возразил старик, - когда здесь был ваш Бог. А теперь его нет. Он ушел. Разве белый человек не чует? Теперь здесь пусто.
– Господь всегда здесь.
– Теперь здесь дагор. Ваш Бог оставил это место. Оно проклято. Оно погибнет.
– А если я изгоню дагора?
– Ты не сможешь изгнать дагора, белый человек…
– Посмотрим, - сказал отец Игнасио.
Adiutorium nostrum in nomine Domini, qui fecit caelum et terram… In nomine Jesu Christi Dei et Domini nostri, intercedente immaculata Virgine… Exorcizamus te, omnis immunde spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii…
Капли святой воды упали на грудь больного, на приникшее к этой груди сморщенное тельце. Личико обернулось к священнику. Желтые глаза открылись.
– Перестань брызгать на меня водой, старик!
Отец Игнасио опустился на табурет у постели больного. Голова кружилась.
Больной лежал, закрыв глаза; грудь его мерно вздымалась, и вздымалось вместе с ней крохотное тельце; вернее, верхняя его половина. Остальное, что бы это ни было, вросло в плоть человека, и лишь воспаленный валик мышц указывал, где начинается одно и кончается другое.
Сам же пришелец выглядел лучше, чем в момент их первой встречи, лицо было спокойным и мирным, впалые щеки чуть порозовели.
– Вам надо отдохнуть, отец мой, - тихо, но твердо сказала Мэри. Она стояла рядом, в руках ее дымилась миска с супом.
Отец Игнасио тяжело встал.
– Быть может… - сказал он неожиданно для себя, - лучше дать ему умереть.
– Вы же, - Мэри укоризненно качнула головой, - дали клятву.
– Я давал клятву исцелять людей, а не демонов, - сказал он и побрел наружу. Краем глаза он видел, как Мэри склонилась над постелью.
Старик сидел у входа в часовню, словно надеялся, что место, где раньше обитал Бог больших белых людей, и посейчас способно защитить от зла.
– Твой Бог не помог тебе?
– смиренно спросил он.
Отец Игнасио скорбно покачал головой и, в свою очередь, присел на пороге рядом с черным. От старика пахло, против всех ожиданий, сухим деревом.
– Я не боюсь, - сказал старик, - мне скоро уходить в другие края. А вот тебе и белой женщине надо бежать отсюда.
– Я служу Богу, - сказал отец Игнасио, - а Он поручил мне быть здесь.
– Тогда ты погибнешь, - философски сказал старик, - и ты, и она. Ты тоже старик, но она молода. Белая. Молодая. Красивая. Жалко.
– Она готова к испытаниям. Она тоже служит Богу.
– Невеста вашего Бога, да? Она мне так сказала: невеста. Но Бог ушел. Бросил ее. Если она больше не невеста Бога, то кто ее возьмет, а, мой бессильный друг?
«Это не он говорит, - в ужасе подумал отец Игнасио, - это я, я сам, он всего лишь туземец, он не знает таких слов, таких речей».
– Изыди, - пробормотал он.
Старик молча глядел на него, обнажив в ухмылке розовые десны.
Он молился, упав на колени на жестком полу часовни, а когда встал, то ощутил странную опустошенность. На непривычно легких ногах он дошел до госпиталя, откинул москитный полог и заглянул внутрь. Больной спал. Одна рука его лежала на груди, будто защищая что-то. Другой он сжимал руку Мэри. Увидев отца Игнасио, она слабо улыбнулась, прижала палец к губам и осторожно высвободилась. Он смотрел, как она идет меж пустыми койками - бледная, коренастая, не знавшая любви.