Дахут, дочь короля
Шрифт:
Вокруг него все наполнялось юным летом. Воздух был тих, а его тепло насыщено ароматами земли, зелени и цветов. Снова и снова кричала кукушка, словно голос матери, смеющейся своему новорожденному. Над тропой склонились деревья — тис, каштан, вяз — их листья окаймляли ее золотисто-зеленым сводом; на их тенях искрился солнечный свет. Между их сводов ему открывался широкий вид на башни над Исом, на мыс Pax, суровость которого смягчала зелень, и где-то там вдали на бушующую соленую синеву. Сновали птицы, порхали бабочки. Издалека, оттуда, где на склоне холма гнездились
Послышался стук копыт. На повороте дороги появился отряд всадников.
Будик посторонился. Они подскакали ближе, полдюжины молодых людей с обветренными лицами на горячих конях, — в основном суффеты, но среди них Будик узнал Карсу, римского молодца, который вот уже второй сезон проводил здесь, занимался с учеными людьми города, одновременно трудясь над тем, чтобы получше обустроить отдаленные торговые поселения. Всадники были одеты в светлую и яркую одежду. От них веяло радостью.
Будик узнал и одного из коней в эскорте: лучший жеребец короля, Фавоний, уже ставший чемпионом гонок в амфитеатре и на воле. Он ржал и брыкался. На лбу на яркой гнедой шкуре сияла белая звездочка.
На его спине восседала принцесса Дахут. Женщина не должна ездить верхом, в замешательстве подумал Будик, сейчас время месяца для подобных развлечений особенно опасное. Грациллоний не должен был этого допустить. Но разве кто откажет принцессе Дахут? Движениями она так сливалась с животным, что казалась кентаврессой. На ней была мальчишеская одежда: свободная туника и облегающие штаны, и коль запрета не существовало, вот и осмелилась так одеться девушка в маленьком седле, которая больше правила коленями, чем руками. О эта алебастровая белизна с голубыми прожилками, сужающаяся по направлению к розовым ногтям… тяжелые янтарные косы… лазуритовые глаза…
Она остановилась. Спутники тоже.
— Эй, Будик, — окликнула она. В четырнадцать с половиной она утратила шутливую сладость голоса, свойственную ей в детстве; появились хрипловатые нотки, но звучали они твердо. — Рада тебя видеть. Ты разве недостаточно нашагался на маневрах? Что тебя сюда привело?
Он стоял, не в силах вымолвить ни слова. Зато бойко ответил исанский молодец:
— Что могло его сюда привести, помимо надежды повстречать вас, госпожа?
Она засмеялась и отмахнулась от льстеца легким движением пальцев. Затем спросила:
— Как прошли учения? — потом присмотрелась. — Ты печален, Будик. В такой замечательный день?
— Нет, — ответил он, — не тревожьтесь, моя госпожа.
— О, но ведь я беспокоюсь. Разве не я Удача легионеров? — Улыбка Дахут стала нежнее. — Наверно, нетактично дольше тебя расспрашивать. Да будет добра к тебе Белисама, к смелому воину моего отца и моему другу… Вперед! — это был призыв. Отряд с безрассудной быстротой направился назад в сторону Иса.
Будик долго провожал их взглядом, пока они не скрылись из глаз. В воздухе как будто бы остался новый аромат.
«Когда Иннилис спасла Кебан жизнь, — неторопливо думал он, — я поклялся, что всегда буду в распоряжении галликен. Это не понравилось отцу Корентину. Может, за это меня Господь и наказал? Но за что? Что плохого в том, чтобы служить тебе, Дахут, дочери моего центуриона? Дахут, Дахут!»
Наконец, все было готово. На кургане богини Медб в Темире Ниалл Девяти Заложников устроил величайший забой. Дым от костров, на которых готовилось жаркое, поднимался до небес, а народ объедался мясом до тех пор, пока многие не увидели вещие сны. Наутро толпа поднялась и направилась на север.
Зрелище было великолепное. В авангарде ехали коляски Ниалла и его троих оставшихся в живых сыновей, Конуалла Гульбана, Эндэ и Эогана. Кони их, просто загляденье, ржали и гарцевали, и каждый отряд тщательно отобран по мастям: белой, черной, чалой или серой в яблоках, на головах перья над ниспадающими гривами, звенящие и сверкающие бронзовые подвески. На колесницах мерцало золото, серебро, латунь, отполированное железо. Искусные возничие в великолепии одеяний уступали лишь высоким всадникам, что стояли под стать своим копьям высотой с рангоут, а за спиной, как радужные крылья.
За ними ехали колесницы знати, а следом шли огромные воины охраны, у которых шлемы, острия топоров и копий сияли, словно солнце, и переливались в такт шагам, как рябь в летний вечер на пшеничном поле. Дальше следовали взбудораженные новобранцы из числа местных жителей, громыхающие повозки, запряженные волами, мычащие и блеющие стада и поезда с провизией. На флангах туда-сюда скакали необузданные молодые верховые. Шум стоял от горизонта до горизонта, раздавались звуки рогов, дребезжание, лязг, крики, шаги и стук копыт, скрип колес, а над головами — охрипшие вороны, почуявшие, что война снова вступила на свой путь.
В Маг Слехт Ниалл сделал привал для очередного жертвоприношения. Это уменьшило его запасы скота и овец, но вскоре он окажется в Койкет-н-Улад и будет жить за счет страны. Если все пойдет хорошо, то кампания не займет много дней, правда, потом они с сыновьями долго будут заняты подчинением завоеванных земель. Тем временем в Кромб Кройхс проходил его кровавый праздник.
Собранные заранее, — там к нему присоединилась Арегесла, насчитывающая куда больше людей, чем он привел сам. Их вождям хотелось своей доли в сражениях, славе и добыче. Ниалл сурово предупредил их, чтобы они повиновались ему и не предпринимали без его позволения важных действий. Может, они и будут осмотрительны.
Сначала завоеватели шли на запад, чтобы обойти огромный загон при входе в Эмайн-Маху, опорный пункт, который мог стоить им драгоценного времени. Курьер сообщил, что союзники уже в пути, — то был родственник Ниалла, обещавший ему свою помощь. Тот, насколько было возможно, ускорил передвижение. Со стороны фири было разумно подчинить себе находящиеся вдалеке от границы земли уладов, в качестве вознаграждения взяв себе награбленное, но ему хотелось овладеть королевским троном и его святынями.