Дахут, дочь короля
Шрифт:
Иннилис бледнела, краснела, бледнела. Глаза ее бегали взад-вперед.
— Я ему нравлюсь. Он мягкий, и иногда…
— Нет, умоляю, не заставляй меня причинять ему вред… А что с Форсквилис?
— Она боится, у нее были видения — не сказала о чем, но сказала — раз Лер с Таранисом задержали рассвет, чтобы не дать свершиться подвигу, значит Митра одержал над ними победу. Со своей стороны, что бы ни приключилось с ее королем, она будет за него. И потом пошла, дерзко, надменно, ко дворцу, и никто их до утра не видел.
Иннилис содрогнулась.
— А
— Возможно. Возможно. Таранис и Лер — но Белисама назначает свое время. Она долго ждать не станет.
Видя ужас на лице подруги, Виндилис села, рукой обняла Иннилис за талию, притянула поближе.
— Будь смелой, милая, — низким голосом сказала она. — Та, Которой мы служим, конечно, не станет наказывать нас за его прегрешения. Мы должны держаться вместе, мы, сестры, делить утешение, силу, любовь.
Свободной рукой она ласкала маленькие груди, затем потянулась вверх, чтобы распустить узел шелковой веревки, скреплявшей рубашку Иннилис на шее. Губы трепетали у щек, направляясь ко рту.
— Нет, пожалуйста, — попросила Иннилис, — не сейчас. Я слишком напугана. Я не могу.
— Понимаю, — тихо ответила Виндилис. — Я хочу твоей близости, я лишь страстно желаю быть рядом с тобой, обнимать и чтобы ты обнимала меня. Ты подаришь мне этот час спокойствия? — Внезапно она показалась хилой, уязвимой, старой.
Дахут приехала в дом Фенналис, когда над восточными холмами поднималась луна, румяная и огромная. Лучи ее источали пока лишь невидимый свет, потому что небо еще было синее, а в океане по-прежнему отражался закат; вершины башен горели ярким пламенем, хотя под ними начали прокрадываться сумерки, словно туман по кривым улочкам Нижнего города. Бодилис открыла ей дверь. Мгновение обе стояли молча, рассматривая друг друга. Весталка не задержалась, чтобы сменить свое белое платье после служения в храме. От этого, да еще из-за длинных распущенных волос она, казалось, сияла средь теней, как зажженная свеча. Женщина была одета просто, в рубашке, от которой исходил запах пота, с непричесанными волосами. Она ссутулилась от усталости.
— Входи же, — невыразительно сказала королева. — Я надеялась, что ты придешь сразу, как только я пошлю за тобой.
Дахут развела руками.
— Прости. Я могла бы отпроситься, но пришлось принять участие в вечернем песнопении и… сейчас не время пренебрегать Богиней, не правда? Теперь она может быть рассержена, а Ее луна уже полная.
— Возможно. Я все же не верю, что Она хочет, чтобы Ее Фенналис так долго страдала от боли.
— Я сожалею ! — воскликнула Дахут в крайнем нетерпении. — Я думала, что Иннилис…
— О, Иннилис тут была, и у нее не получилось. Ты была последней надеждой. Я должна была попросить Мальти передать это тебе, но устала, забыла. — Бодилис отступила и поманила за собой. — Пойдем.
Дахут вошла в атрий. Там сгущались сумерки.
— Ты, ты понимаешь, я не знаю, смогу ли сделать еще что-нибудь? — сказала она. — Раз не может королева, королева-утешительница. Лишь тот случай с моим отцом. Конечно, я молю, чтобы Богиня придала мне сил помочь. Фенналис всегда была ко мне добра.
— Ко всем. — Бодилис показала дорогу в спальню. Дахут дернула ее за рукав и спросила:
— Какая-нибудь из наших лекарственных трав может быть полезна?
Бодилис покачала головой,
— Нет. Раньше помогал маковый сок; но он больше не снимает боль. Королева курит коноплю, чтобы чуть полегчало, но лишь когда приступы не такие острые.
— Я и не знала. Мне следовало чаще приходить навещать ее.
— Это бы ее порадовало. Она тебя любит. Но у молодых есть обыкновение остерегаться прихода смерти.
Дахут понизила голос.
— Смерть это единственное оставшееся средство, да?
— Да. — Бодилис остановилась. Сильно сжала Дахут руку. — Я даже думала самой его дать. В книгах сказано, что у болиголова мягкое действие. Но мне было страшно. Белисама зовет к себе галликен тогда, когда Она пожелает. И все равно молись, молись о окончании.
— Помолюсь. — Во тьме глаза Дахут были огромные, как луна.
Комнату освещал подсвечник с семью ветвями. Воздух спертый и полный мрака; он так отвратительно смердел, что девушка почти давилась. Недавно смененная постель снова намокла от пота, мочи, грязи, выделявшейся наружу несмотря на то, что Фенналис не ела несколько дней. На пятнистом лице лежали жидкие волосы. Кожа на скулах обвисла, и нос теперь выступал. Женщина дышала неровно. То и дело издавала мяукающие звуки. Было невозможно определить, узнала ли она склонившуюся над ней Дахут.
Девушка подняла взгляд на образ в нише в ногах кровати. Это была Белисама в виде Старухи, но не такой отвратительной, как обычно; эта пожилая госпожа безмятежно улыбалась с поднятой в благословении рукой. Дахут жестикулировала и бормотала. Бодилис почтительно сложила руки.
Тысячелистником Дахут стегнула по Фенналис и положила растение ей под голову. Но принцесса не смогла скрыть отвращение, обнажив вздутое тело и проводя по нему пальцами; слова ее запинались.
Тем не менее, пока она совершала богослужение, Фенналис успокаивалась, закрыла глаза и мирно улыбнулась. Дахут выпрямилась.
— Надеюсь, ты сделала это, — в страхе прошептала Бодилис. — Сила Прикосновения принадлежит тебе. Какую еще силу ты в себе несешь?
Ликование звучало мягко:
— Я рада. Богиня выбрала меня.
В комнате был кувшин с водой, таз, полотенце. Дахут поспешно вымыла руки.
— Спи спокойно, — сказала она Фенналис, но не поцеловала перед уходом.
Бодилис проводила Дахут до двери.
— Пожалуйста, завтра приходи пораньше, — попросила королева.
— Конечно. У меня этот день свободен.