Далекая музыка дочери Сталина
Шрифт:
И я отправилась к доктору X. в Финиксе, – впервые в жизни разговаривать с психиатром. Я была так рада, что кто-то, незаинтересованный и честный, выслушает нашу историю! Я больше совсем не понимала своего мужа и его действий. Я была уверена, что теперь, без меня, он был полностью в руках своей бывшей тещи, во всем, что он делал, думал или предлагал…
Доктор X., известный в Финиксе специалист по проблемам брака, был пожилым человеком с приятными спокойными манерами. Он выслушал мою долгую историю полностью, начиная с самого детства. Он был тактичен, внимателен и умел слушать. Потом он вызвал Вэса, ожидая такой же искренности. Потом – опять меня. И таким образом несколько раз. Каждый раз он беседовал с каждым из нас в отдельности, и мы не общались между собой в это время.
Затем он изложил передо мною свои заключения. Они были неутешительны ничуть. Он сказал, что он убедился в следующем: в то время как жена ищет компромисса, чтобы сохранить семью, муж заинтересован только в том, чтобы скорее «выбраться» из этого брака. «Мне жаль это говорить, – сказал он, – но я не смог уловить ни тени сомнения в нем – он хочет освободиться. Я думаю, он был вполне искренен со мною, вполне честен насчет своих чувств».
Ну, что ж, теперь все было ясно. Он считает свою женитьбу ошибкой. Ребенок не интересует его, он к нему безразличен.
Доктор X. видел, что я была потрясена. «Послушайте, моя дорогая, не вздумайте вернуться в Талиесин! – предупредил он. – У вас будет искушение сделать именно это! Вы вернетесь туда только для того, чтобы снова бежать оттуда, и вы просто разрушите себя этим. Это место не для вас. Вам нужна обыкновенная, традиционная семья. Вы хотите жить так, как живут обычные люди. Вы хотите быть такой, как все. Вэс верит в свою философию! Как печально, что вы вообще туда попали! Я помню сообщения в газетах о вашем скоропалительном романе и свадьбе. Зрелые взаимоотношения требуют взаимного понимания с самого начала: только на этих основаниях возможно построить устойчивую семью взрослых людей. Вы оба едва знали друг друга. Это было все безумием, я должен сказать. Вашему мужу следовало бы знать, что очень редко кто может разделить его образ жизни: ему ведь было пятьдесят восемь лет, не школьник. Я не чувствую большой жалости к нему. Мне кажется, что он просто пошел на риск, и это было плохо».
Я пообещала доктору X., что не попытаюсь вернуться в Талиесин, не посоветовавшись прежде с ним. Он велел мне приходить раз в неделю к нему, что бы там ни было. «Вы глубоко потрясены всем этим, и вам очень нужен разговор с беспристрастным лицом. Приходите и говорите со мною. Это трудная ситуация для вас».
Он был, конечно, прав. Я приходила к нему еженедельно, страдая от искушения вернуться, раскаяться и согласиться на все что угодно. Без помощи доктора X. я наверняка так бы и сделала!
Однажды поздно вечером я просто не могла больше сопротивляться, села в машину и поехала к Талиесину. Было уже темно, и я остановилась вдалеке от входа. Я знала, как пройти задами к нашей комнате и террасе, смотревшей на дорогу, и никто не увидел бы меня. В это время все обычно находились в своих комнатах, уставшие от долгого дня работы. Я тихо прокралась из сада по нашей террасе и приблизилась к стеклянной двери, ведущей в дом.
Мое сердце упало. Все было в том же порядке, как я оставила, все здесь – старинное оружие на стене, иранская средневековая сабля, подвешенные растения; книги, друзы и другие минералы – все, что Вэс любил видеть вокруг себя. Я тихо прошла по гостиной и увидела Вэса, сидевшего в шелковом халате, босиком, спиной ко мне. Он смотрел телевизор и не шевелился, совсем, как камень. Тогда я подошла ближе, коснулась его плеча рукой, и слезы полились из моих глаз.
Он встал с таким же точно лицом, как когда я увидела его в первый раз: печальным, с глубокими вертикальными складками вдоль щек. Он был бледен, уставший, и не мог найти слов. «Ты должна уйти, – сказал он, боясь, что кто-нибудь увидит меня там. – Ты должна… Ты должна…» Больше он ничего не мог сказать, и я тоже. Он направился к двери, все еще босиком, и я последовала за ним. Он знал путь, которым я пришла сюда, и пошел со мной к моей машине, стоявшей среди кактусов и крупных камней пустыни. Вокруг никого не было. Только яркие звезды мерцали на черном небе. Мы молчали.
И я поехала обратно, все еще не в состоянии сдерживать слезы. В зеркальце машины я могла видеть его, все еще стоявшего у дороги. Я ехала через пустыню, среди кактусов, по той же дороге, по которой меня привезла сюда впервые Иованна. Каменистой, пыльной дороге, ведущей к асфальтовому шоссе невдалеке. Я была здесь в последний раз.
Пресса писала по всему миру о нашей раздельной жизни. Я получала письма от различных друзей, предлагавших совет или помощь. Греческая крестная моей Ольги из Милуоки приехала повидать крестницу в ее первый день рождения. Тетка и дядюшка Хайакава приехали из Калифорнии. Вэс прислал цветы и остановился в этот день ненадолго, чтобы посмотреть Ольгу. Она пригубила свое первое шампанское, сидя у него на коленях.
Острая боль как-то улеглась. В другой раз Вэс привез своих двух старых друзей из Германии, они хотели видеть Ольгу. Затем пара из Швейцарии (муж – американец), также пришли с ним вместе – их мальчик родился всего на неделю раньше Ольги. Мы посадили детей в общий манежик, напялили им на головы ковбойские шляпы и снимали смешные фотографии. Все смеялись, но несчастье молчаливо присутствовало.
Так как пресса, конечно, все переврала и много раз уже упомянула «развод», я обратилась к мужу своей старой приятельницы, молодому адвокату: что мне было делать?
Я не хотела развода, но Вэс желал такового немедленно же, оставляя за мной «привилегию» подавать в суд. Адвокат приехал в Аризону, и мы уселись обсудить положение дел. «Разделили ли вы ваши объединенные банковские счета?» – последовал его первый вопрос. – «Нет, а зачем?» – ответила я, удивленная. – «Послушайте! – сказал он, – вы уже несколько месяцев не живете вместе, а Вэс продолжает реализовывать чеки в банке за ваш счет! А что с вашей фермой? Вы, наверное, платите по всем их счетам?»
Молодой энергичный адвокат понял, что терять время нельзя. Он отправился в банк и разделил наш объединенный счет. Затем он поехал в Висконсин, пошел в местный банк, осмотрел ферму и нашел там все работы в полном разгаре. Возвратившись в Аризону, он явился ко мне в негодовании и стал учить меня «практической жизни в Америке» – которой я все еще не научилась… Его слова казались тогда циничными, но я терпела, так как он был мужем моей подруги. Но мне ужасно было слушать то, что он говорил.
«Этот человек не любит вас больше. Он хочет освободиться от уз. Вы думаете, вы удержите его вашими деньгами? Купить любовь невозможно. Я не знаю, почему вы поженились, но для вас именно сейчас самое лучшее время подать на развод. Поверьте мне, сейчас все на вашей стороне, абсолютно все! Вы получите ферму, потому что вы уже вложили в нее в несколько раз больший капитал, чем была ее первоначальная цена. И вы должны взять ферму у него и у этого его сына, который не имеет никакого права тратить ваши деньги подобным образом! Вы и ваша дочь получите все. Мы подадим в суд в Висконсине, где все вокруг знают, какой большой вклад вы сделали в эту недвижимость. Вы сможете сохранить ферму для себя или же продать ее, или сдавать землю; земля – очень хороший вклад денег. Вам предстоит дать образование вашей дочери. Вы знаете, скольких денег это стоит!? Знаете ли вы, сколько вы потеряли уже с вашим браком? У вас сейчас только одна треть всего того капитала, который вы принесли ему в день вашей свадьбы! И вы еще выплатили все его старые долги и спасли его от банкротства. Известно ли вам, что вы также уплатили налог на дарственную? Специальный налог, так как ваш заем был ему представлен как дар! Он боялся взять заем у вас, потому что тогда ему пришлось бы вернуть вам эти деньги! О, у меня нет слов для этого человека».