Шрифт:
Глава 1. Прибытие
Маленький катер протяжно завыл сиреной, затарахтел мотором, попятился от пристани и стал медленно разворачиваться, покачиваясь на волнах и немилосердно чадя соляркой… Набережная с кучкой провожающих, которые весело махали нам вслед и кричали что-то, уже неразличимое за шумом двигателя, отступала всё дальше и дальше, и вскоре люди и строения на берегу стали казаться совсем крошечными, а окружавшее нас со всех сторон водное пространство – бесконечно-огромным.
Я всё-таки еду туда. Всё-таки еду, несмотря на то, что никогда в жизни не была в пионерлагере и понятия не имею, что это вообще такое. Несмотря на уговоры родителей – одуматься и не идти на такой опрометчивый шаг, а отработать летнюю практику
Какое-то странное, большое и лёгкое чувство качало меня на волнах ещё задолго до того, как я села на этот катер, – пожалуй, с того самого момента, когда я вдруг решила для себя, и решила твёрдо и бесповоротно, что летом буду работать вожатой в загородном детском лагере. Принимать твёрдые и бесповоротные решения вообще-то не в моём характере, но на этот раз во мне произошла какая-то удивительная метаморфоза, и…и – вот, я еду туда. Я – городская, домашняя, «книжная» девочка, мамина и папина дочка, обожающая комфорт и порядок во всём, и кстати сказать совсем не обожающая детей, – я еду на целых двадцать четыре дня куда-то к чёрту на куличики, чтобы быть вожатой в пионерлагере!
Конечно, это уже не пионерлагерь, а детский оздоровительный центр, но так он называется только на бумаге, а по сути это тот же пионерлагерь, и «оздоравливающихся» там детей все называют не иначе, как «пионерами», несмотря на то, что они не носят красные галстуки, и по утрам никто не трубит в горн. Об этом нам рассказали девчонки-второкурсницы, которые едут в «Портовик» уже второй раз. Глядя на них, уверенных в себе и весёлых, мы, новоиспечённые «вожатки» тоже немного приободрились. Ведь если они захотели повторить свой прошлогодний опыт, значит, всё не так уж страшно, если они тогда справились, значит, и мы тоже справимся. О тех девчонках, которые не поехали в лагерь повторно, и о причинах, почему они не поехали, мы старались не думать.
Уже на катере, по пути к лагерю мы определились, кто с кем в паре будет стоять на отряде. Хотя, скорее всего, многие ещё раньше обо всем договорились. Что касается меня, то уже стоя вместе со всеми на пристани, я, как это ни странно, даже не задумывалась, кто станет моей напарницей. Моя близкая подруга, с которой мы собирались в лагерь, в самый последний момент передумала ехать, и теперь я была как будто бы одна. Но получилось так, что когда в крошечную кают-компанию катера спустилась дородная, загорелая, громогласная женщина и представилась нашей руководительницей, мы вдруг, совершенно случайно встретились глазами со скромной и тихой Лилей из параллельной группы, и этот наш понимающий обмен взглядами как-то сразу всё решил.
Какое-то время спустя мы поймём, что, наверное, было ошибкой объединяться в пару нам – одинаково мягким, меланхоличным и совершенно не приспособленным к суровой лагерной жизни девочкам. Но тогда уже будет поздно, и нам придётся вместе грести изо всех сил, на грани своих возможностей, чтобы наш хлипкий отрядный плотик с тридцатью сорванцами на борту не развалился и не пошёл ко дну.
Остальные вожатские «пары» подобрались более разумно, и это было заметно сразу, с первого взгляда: эмоциональная, взбалмошная Кира объединилась с флегматичной, рассудительной Машей; экстравагантная самоуверенная Яна – с тихой и заботливой Зоей… А вот Люба, которую на курсе все между собой звали не иначе, как Борода (от фамилии – Бородачёва), присоединилась к второкурснице Гале. Галя согласилась, потому что Бороду не знала. Более скандальной и истеричной особы у нас на курсе не было, и никто из наших не захотел бы работать с ней в паре. Однако их с Галей тандем оказался довольно-таки удачным, и в основном благодаря Галиному безграничному, прямо-таки ангельскому терпению и какой-то совсем уже взрослой, зрелой мудрости.
Пока наша руководительница, заливаясь театральным смехом, рассказывала во всех подробностях о лагере, мы с Лилей, притихшие, настороженные, сидели рядышком и думали, наверное, об одном: «Господи…куда я еду? И зачем?» Руководительницу, кстати, звали Старпеда. То есть, звали её Марина Владимировна, но в лагере для всех она была только Старпеда. Это сокращение от «старший педагог». На педагога эта дама не было похожа даже близко, но вот это сокращенное наименование «Старпеда» ей ужасно шло. Гораздо больше, чем собственное имя. Так мы её и звали всю смену потом. И старались обращаться к ней как можно реже. Девчонки-второкурсницы сразу сказали нам об этой особое пару слов… Хотя, они могли бы и не говорить ничего, потому что здесь всё было видно невооруженным глазом.
Ещё в пути Старпеда проинформировала нас по самым важным вопросам лагерной жизни: во-первых, надо беречь пионеров от нападения клещей; во-вторых, зорко следить за тем, чтобы они (пионеры, а не клещи) не ныряли с пирса; в третьих, всё оставшееся от обеда мясо нести её любимой собачке Грете. Ротвейлерша Грета, разлегшись у ног хозяйки, взирала на нас с добродушной глуповатой ухмылкой, а весь её экстерьер говорил о том, что собачке не мешало бы посидеть на строгой диете.
Потом Старпеда ещё долго перечисляла самые разнообразные мелкие и крупные наши обязанности, рассказывала всякие лагерные байки и страшилки, так что, в конце концов, мы с Лилей совсем приуныли, и только что не плакали, чутко прислушиваясь к стуку двигателя и с тоской ожидая прибытия к месту нашей летней экзеку…, простите, практики.
– Приехали! – крикнул нам сверху Ромка, единственный джентльмен в нашей студенческой команде будущих вожатых. – Причаливаем!
Мы с Лилей переждали, пока все девчонки поднимутся наверх, и только потом, вздыхая украдкой, стали сами карабкаться по узенькому скользкому трапу на палубу. Наш маленький катер (кстати, гордо именовавшийся «Артеком»), заглушив двигатель, неторопливо и бесшумно приближался к берегу, скользя по тихой гладкой воде….
Один только взгляд – и вся моя тоска, вся тревога, все мои страхи, сомнения, мрачные предчувствия вмиг улетучились и растворились в прохладном утреннем воздухе, пропитанном морской солью и терпкой влагой июльского леса. Шагах в двадцати от кромки воды, на большом зелёном футбольном поле паслись лошади. В ещё не рассеявшемся тумане их силуэты и движения казались какими-то призрачными, нереальными, и от немого восхищения у меня перехватило дыхание и слёзы подступили к глазам. Я влюбилась в этот берег мгновенно, с первого взгляда, сразу ощутив удивительное созвучие его с моим внутренним миром, в один миг опознав в нём живое воплощение моих сновидений и грёз. Я как-то сразу поняла, что, как бы трудно и тяжело ни было мне здесь, я всё сумею выдержать и преодолеть именно благодаря этому созвучию…
Коренастый немолодой мужчина с обветренным лицом, одетый в защитного цвета штормовку стоял на краю пирса и, чуть сощурив глаза, улыбался в усы. Огромная серая дворняжка изо всех сил виляла хвостом и смешно поднимала морду, нюхая воздух. Лошади бродили в тумане, опустив головы и помахивая хвостами. Невероятную, почти физически ощутимую тишину нарушали только лёгкий шорох волн о гальку и тонкие пересвисты ласточек, носившихся над самой землёй. … Мы приехали в «Портовик».
Глава 2. В ожидании детей
Холодным туманным утром 6го июля, через два дня после нашей первой «высадки» в лагере, маленький катер вёз нас обратно в город – на приёмку детей. Вставать пришлось в полшестого утра, так что, сидя в знакомой уже крошечной кают-компании, все мы клевали носом под убаюкивающее ровный стук двигателя. За полчаса до прибытия Старпеда организовала завтрак. Ароматы копчёной колбасы и свежего огурца приятно защекотали ноздри, но всё-таки запихнуть в себя что-то в такую рань было трудновато, так что я ограничилась крепким сладким чаем с горбушкой хлеба. Лиля тоже отказалась от еды. Она сидела, бледная, с осунувшимся личиком, и тупо глядела прямо перед собой.