Далекая звезда
Шрифт:
Это будет лёгкая безболезненная смерть. Все равно выжить в городе, отрезанном от сети, который ещё не раз будут бомбить, почти невозможно. Особенно, когда местные с лёгкостью узнают в тебе врага, виновного во всех возможных преступлениях.
Книги мне приносила не только Лейла. Рой любил историю начала колонизационного периода.
Мы тогда жили на одной планете, и все равно умудрялись воевать. История последнего вооруженного конфликта внутри Терры его отчего-то занимала особо.
"Записки Веры" были подарком Роя Форджера. Тяжёлая книга о том, что жертвы войны не всегда невинны, хотя и не перестают быть жертвами.
Дневник девочки-подростка, из семьи эмигрантов в первом поколении оказавшейся в стране на которую напала ее родина. Через год после того, как они переехали в надежде на лучшую жизнь. Ее родителей арестовали,
Принудительные работы.
Телесные наказания.
Стравливания детей между собой, когда за малейшую провинность одного лишением ужина или еды на весь день могли наказать всех.
И ежевечерние покаяние "за недостойные мысли". Детей ставили на колени, и они должны были вслух просить прощение за все плохие мысли в отношении воспитателей, которые "хотят им добра и наказывают лишь из любви и стремления исправить их порочные натуры".
Вера писала в своем маленьком дневнике обо всем, что с ней происходило там и своей боли, которой был наполнен каждый ее день.
Но последняя запись совсем сделал другой подросток: "Сегодня Вера умерла. Все кончилось быстро. И ей почти не было больно. Наверное. Она совсем не кричала. Не просила пощады. Просто, лежала сломанной куклой на ледяном бетонном полу. Никогда не думал, что мы озвереем настолько, что начнем убивать друг друга. Я не хотел убивать. Раньше не хотел. Я не хотел никого убивать еще вчера. Но сегодня чувствовал такую бешеную ярость за то, что по ее вине мы снова не снова вместо еды получим лишь стакан воды. Мы не ели четыре дня. Или уже пять? Не помню. После того, как она умерла, по приказу старшего воспитателя, мы убрали ее тело в утилизатор. А потом нам сказали, что раз предатель, который своим поведением осознанно вредил нам, справедливо наказан, мы можем получить свой ужин. Тогда, я вместе с остальными радовался. И благодарил за воспитателей за доброту. Сейчас мне страшно. Говорят, первое убийство — самое сложное. Но даже сейчас, после нашего первого убийства, многие разговаривают, шутят, смеются. Как будто ничего не случилось. Но некоторые ребята уже сейчас начинают говорить о том, что Вера не была единственной предательницей, что есть другие. И если мы уничтожим этих крыс, воспитатели будут нами довольны и перестанут наказывать. Меня должно пугать то, что убийства продолжатся. Ведь это, само по себе, ужасно. А я боюсь, что следующим предателем объявят меня".
Один из ее раскаявшихся убийц сохранил эти записки, ставшие вещественным доказательством в громком процессе, который потом окрестили "Судом над жертвами".
Веру Гранде до смерти забили другие дети. Потому, что она не выполнила свою "норму исправительных работ", упав в обморок.
Противники этого процесса утверждали, что государство-жертва военной агрессии и его жители не могут быть привлечены к суду ни за какие преступления. А вся ответственность должна лежать на народе-агрессоре. Все противоправные действия жертв войны стали следствием действий нападающей стороной. Ведь не будь войны, не было бы и этих преступления. Они стали возможны лишь в условиях вооруженного столкновения.
Международный суд, действующий ещё много лет, вынес всего три обвинительных приговора по гражданам страны, признанной пострадавшей стороной в Последней Войне Терры.
За смерть Веры Гранде по закону так и не ответил никто.
Глава 17
Ли Каи
Я старался не думать о том, кто из тех, кого я знал всю мою жизнь пережил эту ночь.
Страшно было даже представить, что они все погибли. Но сейчас я терял ещё и Астрид.
Видел, как она погружается в себя и отстраняется. У меня не получалось уловить логику в ее словах. Хотелось отмахнуться от них, как от горячечного бреда, встряхнуть ее и заставить понять, что сейчас не время для слабости. Нужно
Именно в такой последовательности. Поиск укрытия стоит на первом месте. Все остальное — потом.
Мне хотелось рассказать, объяснить все это Астре, но я натыкался на ее пустой стеклянный взгляд и вместо стройной речи из меня вырывался какой-то глупый лепет.
Ощущение, что после того, как мы поймали сеть и услышали официальную терранскую версию их нападения на мой мир, в Астре что-то поменялось. Она, словно бы уже умерла, а дышит и ходит сейчас по какому-то недоразумению. Не живой человек, а механическая кукла, у которой вот-вот кончится заряд.
— Не оставляй меня, — вырвалось у меня. — Я прошу тебя. Ты мне нужна.
— Сейчас.
— Что?
— Я нужна тебе сейчас. Но это пройдет. Ты все равно меня возненавидишь.
— Что за бред? За что мне тебя ненавидеть?
— Я терранка. Я там родилась. Этого не исправить и не изменить. Ты этого пока не понимаешь, но скоро начнёшь ненавидеть все, что тебе напоминает об убийцах твоих близких, все, что хоть как-то связано с Террой.
— Я понимаю, что ты говоришь. И даже признаю за этим часть правды. Эта война у меня любви к Терре не прибавит. Но нельзя ненавидит всех и винить в развязывании войны целую нацию. Нет коллективной вины, когда судить нужно целую планету со всеми ее жителями. Вина может быть лишь персональной. Потому, что, если в равной степени виноваты все от стариков в правительстве до новорожденного младенца — не виноват никто. Есть преступления. Развязывание агрессивной войны — одно из них. Есть преступники — это те, кто отдавали и исполняли преступные приказы. Есть добровольные пособники преступного режима — это пропагандисты, подтасовывающие факты и оправдывающие войну. Да, я их уже ненавижу. И, боюсь, ненавидеть буду всю мою жизнь. А есть заложники режима — мирные граждане, которые не отдавали приказов убивать, не убивали и не оправдывали убийств. За что мне ненавидеть их? За цвет идентификатора? У них красный. У меня синий. Для ненависти мне нужно что-то посущественнее, чем место рождения.
— Терра выпустила ракеты по твоему дому. И ты не знаешь, скольких родственников, друзей и знакомых, ты не досчитаешься уже сегодня. Сколько умрут завтра потому, что им не окажут помощь. На сети завязана вся медицина и экстренные службы. А ее нет. Наши смарткоммы превратили в трансляторы.
— Вот именно! — не сдержался я. Преодолел два шага разделяющие нас. Схватил ее за плечи и встряхнул. — Это война. Настоящая война. Ты права, я не знаю, стольких близких она у меня отнимет. Но тебя я ей не отдам. Все как-нибудь утрясется. Не знаю, как. Мы же вместе, а значит, справимся.
— Война…
— Она закончится. Все войны заканчиваются. Главное, пережить это время. И мы переживем. Потом поженимся. Я детей хочу. Мальчика и девочку. Для начала. Хочу большую семью. И чтобы каждый мой ребёнок был твоей маленькой копией.
— Это невозможно.
— Если ты будешь их мамой…
— Это не как не отменит законы генетики. Я — редкий, даже на Терре, пример комплекта рецессивных признаков, отвечающих за внешность. Но даже доминантные признаки, такие, как мои веснушки или цвет глаз, перекроются твоими. Иштарцы генномодифицированы. На вашем генетическом коде стоит "защита от идиота". Чтобы не скатываться в "положительную" евгенику, когда партнёров для зачатия подбирают по ряду психофизиологических критериев или необходимость каждый раз при зачатии прибегать к генной инженерии для получения здорового ребёнка. При столкновении "эталонного" иштарского признака и другого, например, как у меня, именно твои генетические настройки по умолчанию возьмут вверх. И если специально не прилагать никаких усилий, ребенок получится копией родителя-иштарца. Или близко к тому. Ну, может, конечно, и заглючить кое-где. Такие ситуации в научной литературе описаны. У смешанных пар рождались дети с незначительными внешними признаками родителя-терранца, но это исключение. Я сейчас несу какую-то ерунду. Доминантные и рецессивные аллели обсуждаю.