Далекие часы
Шрифт:
— Оливер Сайкс.
Мне удалось ее удивить.
— Неплохо, мисс Берчилл. Я догадывалась, что вы умны, но не ожидала от вас такой архитектурной эрудиции.
Покачав головой, я рассказала о «Майлдерхерсте Раймонда Блайта». О чем я умолчала, так это о том, что мне также известно о завещании Раймонда Блайта в пользу института Пембрук-Фарм. Разумеется, это означало, что писатель не подозревал о романе своей первой жены. Перси словно прочла мои мысли.
— Папа не знал. Но мы знали. Дети знают подобные вещи. Однако нам и в голову не приходило поставить его в известность. Мы полагали себя его миром и думали, что мамины занятия волнуют его не больше, чем нас. — Она чуть пошевелилась, и ее блузка сморщилась. — Я не любительница сожалений, мисс Берчилл, однако все мы в ответе за свои поступки,
— Почему? — Глупо было сбивать ее с мысли, но я не смогла удержаться. — Почему было бы лучше, если бы вы сообщили ему?
Мне следовало бы помнить, что упрямая жилка в Перси Блайт не выносит, когда ее перебивают.
Она поднялась, прижала ладони к пояснице и выгнула таз вперед. В последний раз затянулась сигаретным окурком, раздавила его в пепельнице и скованно подошла к окну. Небо было затянуто тяжелыми темными тучами, но глаза Перси сузились от далекого зарева, которое все еще дрожало на горизонте.
— Письмо, которое вы нашли, — произнесла она, когда гром раздался ближе. — Оказывается, папа сохранил его, и я рада этому. Мне было очень нелегко его написать… папа пребывал в таком восторге от рукописи, от истории. Когда он вернулся с войны, от него осталась только тень. Тощий как жердь, в глазах — ужасная стеклянная пустота. Большую часть времени нас не пускали к нему — сиделки жаловались, что от нас один беспорядок, — но мы все равно пробирались в комнату по венам дома. Он сидел у этого окна, смотрел на улицу, но ничего не видел и беседовал с безмерной пустотой внутри себя. Он утверждал, что его разуму не терпится что-то создать, однако, когда брался за перо, ничего не получалось. «Я пуст», — повторял он вновь и вновь и был прав. Он был пуст. Можете вообразить живительное волнение, которое он испытал, приступив к работе над «Слякотником»?
Я кивнула, вспомнив тетради внизу, изменившийся почерк, полный уверенности и решимости от первой до последней строчки.
Сверкнула молния, и Перси Блайт вздрогнула. Она подождала раската грома.
— Все строки в книге принадлежали ему, мисс Берчилл. Он украл идею.
«У кого?» — едва не крикнула я, но на этот раз прикусила язык.
— Мне было больно сочинять то письмо, остужать его энтузиазм по поводу возродившего его проекта, но я не могла поступить иначе.
Хлынул дождь, мгновенно укрыв землю блестящей пеленой.
— Вскоре после того, как папа вернулся из Франции, я подхватила скарлатину, и меня отослали прочь на время болезни. Близнецы, мисс Берчилл, не слишком хорошо переносят одиночество.
— Наверное, это было ужасно…
— Саффи, — продолжала Перси, словно забыв о моем присутствии, — всегда обладала более живым воображением. В этом отношении мы были гармоничной парой, иллюзии и реальность уравновешивали друг друга. Порознь, однако, мы превратились в полные противоположности. — Она поежилась и отошла от окна; капли дождя падали на подоконник. — Сестру преследовал ужасный кошмар. С мечтательными людьми такое часто случается. — Перси взглянула на меня. — Обратите внимание, мисс Берчилл, не кошмары. Кошмар. Всегда один и тот же.
Яростная буря снаружи поглотила остатки дневного света, и комната в башне погрузилась в темноту. Только оранжевое мерцание огня в камине выхватывало детали тут и там. Перси вернулась за стол и включила лампу. Зеленый свет пролился сквозь цветной стеклянный абажур, и под глаза старухи легли темные тени.
— Он снился ей с четырех лет. Она просыпалась по ночам от собственного крика, покрытая потом, уверенная, что вымазанный илом мужчина поднялся из рва и собирается украсть ее. — Легкий наклон головы, и скулы Перси резко очертились. — Я всегда успокаивала ее, что это всего лишь сон, что ничего плохого не случится, пока я рядом. — Она хрипло выдохнула. — До июля семнадцатого года этого вполне хватало.
— Когда вас отослали со скарлатиной.
Кивок, еле уловимый.
— И тогда она рассказала вашему отцу.
— Он прятался от сиделок, когда она нашла его. Несомненно, она была в ужасном состоянии — Саффи никогда не отличалась сдержанностью, — и он спросил у нее, что случилось.
— И все записал.
— Ее демон стал его спасителем. Поначалу, по крайней мере. История воспламенила его; он жадно выпытывал у сестры подробности. Уверена, что его внимание польстило ей, и к тому времени, как я вернулась из больницы, все кардинально переменилось. Папа был веселым, здоровым, почти неистовым, и у них с Саффи появился секрет. Никто из них не упоминал при мне Слякотника. Лишь увидев пробные экземпляры «Подлинной истории Слякотника» на этом самом столе, я догадалась, что случилось.
Дождь полил как из ведра; я подошла к окну, прислушиваясь к этим звукам.
— И вы написали письмо.
— Я боялась, что публикация этой истории станет ужасным ударом для Саффи. Но убедить отца не удалось, и последствия преследовали его до конца дней. — Внимание Перси снова обратилось к картине. — Угрызения совести за то, что он совершил, его грех.
— Потому что он украл кошмар Саффи.
Возможно, «грех» — это перебор, но я прекрасно понимала, как подобная публикация могла повлиять на молоденькую девушку, в особенности девушку с пылким воображением.
— Он отправил Слякотника в мир и подарил ему новую жизнь, — предположила я. — Он сделал его реальным.
Перси засмеялась злым металлическим смехом, от которого я задрожала.
— О нет, мисс Берчилл, он сделал намного больше. Он породил этот кошмар. Просто тогда он не знал этого.
Раскат грома пророкотал в башне, и лампочка потускнела, в отличие от Перси Блайт. Та была захвачена нитью своего повествования, и я наклонилась ближе в нетерпении выяснить, что именно она имела в виду, как Раймонд Блайт сумел вызвать к жизни кошмар Саффи. Перси закурила очередную сигарету; глаза ее сверкали; возможно, она почуяла мой интерес, поскольку переступила с ноги на ногу в пятне света.
— Большую часть года мать держала свой роман в секрете.
Смена темы стала почти физическим ударом, и из меня словно выпустили воздух. Полагаю, это было совершенно очевидно, поскольку не укрылось от внимания хозяйки.
— Вы разочарованы, мисс Берчилл? — рявкнула она. — Это история рождения «Слякотника». Ее корни тянутся во все стороны. Мы все сыграли роль в его создании, даже мама, хотя она умерла до того, как приснился сон и книга была написана. — Перси смахнула пепел с блузки. — Мамин роман продолжался, а папа даже не догадывался. До одного вечера, когда он рано вернулся домой из поездки в Лондон. У него была хорошая новость — американский журнал напечатал его статью, которая имела большой успех, и он был в настроении отпраздновать. Было уже поздно. Нас с Саффи, четырехлетних малышек, отправили спать несколько часов назад, и любовники сидели в библиотеке. Мамина камеристка пыталась остановить папу, но он пил виски весь день и не желал успокаиваться. Он торжествовал и хотел разделить ликование с женой. Он ворвался в библиотеку и застал их. — Рот Перси на мгновение скривился. — Папа пришел в ярость и устроил безобразную драку: сперва с Сайксом… затем, когда избитый мужчина оказался на полу, с мамой. Отец бранил ее, поносил последними словами, а затем встряхнул, не слишком жестоко, но достаточно сильно, и она упала на стол. Лампа опрокинулась и разбилась, пламя лизнуло подол ее платья. Огонь разгорелся мгновенно и непоправимо. Побежал вверх по шифону и через мгновение охватил ее всю. Разумеется, папа испытал шок, потащил маму к занавескам, пытаясь сбить огонь. Стало только хуже. Занавески занялись, а за ними и вся комната; огонь был повсюду. Папа позвал на помощь, вытащил мать из библиотеки, спас ее жизнь — пусть ненадолго, — но не стал возвращаться за Сайксом. Оставил его умирать. Любовь толкает людей на безрассудные поступки, мисс Берчилл. Библиотека сгорела дотла; когда прибыла полиция, второго тела не нашли. Как будто Оливер Сайкс никогда не существовал. Папа решил, что жаркий огонь полностью уничтожил тело, мамина камеристка никому не проболталась из страха опорочить доброе имя хозяйки, а за Сайксом так никто и не явился. Папе чертовски повезло; парень был мечтателем и частенько повторял, что намерен покинуть Англию и укрыться от мира.