Далекий мой, единственный... [«Не могу тебя забыть»]
Шрифт:
И ворчала, поднимаясь по лестнице:
– Нельзя было приехать раньше? Жара, душно, тяжело!
Илья поддерживал ее под локоть, помогая подниматься по ступенькам. Он поставил на пол, прислонив к стене возле знакомой двери, коробку с картинами, которые Юлька привезла Кириллу с Карелией в подарок, чмокнул ее в нос.
– Нельзя! – наконец соизволил ответить Илья. – Он в тебя влюблен и наверняка надеялся, что ты сбежишь от меня к нему. Теперь мои права на тебя видны всем, и никто не может их оспорить! Пусть твой Кирилл увидит, что надежды у него нет!
Юлька была на шестом месяце беременности. Адоринское «право на нее» выпирало весьма красноречиво.
– Ах, вот почему ты отказывался меня везти и мне не давал ехать! – ахнула Юлька и шлепнула его по рукам.
– Стратегия! – рассмеялся Илья. – Доказательство того, что ты принадлежишь мне, идет впереди тебя!
Илья еще разок поцеловал ее в нос и пошел к лестнице.
– Ты не зайдешь? – спросила Юлька.
– Нет, вам надо поговорить, а парню совсем не обязательно видеть счастливого соперника. Я в машине подожду.
Он быстро и легко спускался по ступенькам, что-то насвистывая. Юлька рассмеялась. Перегнувшись через перила, крикнула ему:
– Ты ведешь себя как сытый самодовольный кот, наевшийся сметаны!
– А я такой и есть, Рыжик! – весело ответил Адорин.
Но тут же остановился, посмотрел вверх на нее и громко крикнул:
– Немедленно отойди от перил! У тебя может закружиться голова!
Юлька махнула ему рукой и вернулась к двери. Потом решительно вдохнула и нажала на звонок.
– Привет, Кирилл! – поздоровалась Юлька, когда он открыл дверь.
– Юля? – удивился Кирилл.
– Возьми, пожалуйста, коробку, – попросила она. – Это картины для тебя и Кары.
Юлька привезла две новые работы. Она для них, своих питерских друзей, и рисовала, думая и вспоминая время, проведенное в Санкт-Петербурге, Кирилла, их жизнь вдвоем, его признание…
Кирилл с Карелией зимой собрали брошенные ею при побеге вещи и отправили машиной в Москву. Юлька не знала, как их благодарить, – самой ей было некогда этим заняться, она не могла оторваться от Ильи. Кара смеялась по телефону, когда Юлька рассыпалась в благодарностях:
– Да брось ты! Все понятно, тебе не до вещей, у тебя затянувшийся медовый месяц!
– Что-то в этом роде! – смеялась в ответ Юлька.
Она рассказала Кириллу о своих делах, хотя что рассказывать, как сказал Илья, все и так видно. Оба старательно обходили тему их взаимоотношений, чувствуя некое смущение.
И все же, когда она уже собиралась уходить, Кирилл неожиданно произнес:
– Знаешь, когда ты сбежала, я очень разозлился, обиделся страшно – ну как же, меня, такого офигенного мужика, и бросили, проигнорировали, предпочли другого! Хотел все твои вещи и картины выбросить, пил три дня, ущемленное самолюбие выло ужасно. А когда первая шоковая реакция прошла и я смог рассуждать трезво, то неожиданно понял, что ничего бы у нас с тобой не сложилось, Рыжая.
Юлька притихла и смотрела на него внимательно.
– Как оказалось, я тебя и не знал совсем, не понял, не раскумекал до конца твоего характера. Это ты тихая была, потому что боль переживала, раны лечила и не представляла, как жить дальше. И просто устала за много лет от своих мучений. А когда ты рванула раздетая, в одних тапочках по морозу за ним, я понял, что в тебе такое неистовство есть – безудержное, наотмашь, рыжее, огненное! И живешь ты так, это твое нутро, которое ты здесь совсем не проявляла. Я понял, что не потянул бы такие страсти. Я другой, мне нужна женщина, для которой я непререкаемый авторитет, которая никогда не будет делать наперекор, если она так решила. Я не смог бы долго жить с твоим темпераментом, с огнем этим, с твоей самостоятельностью. Не потянул бы! У тебя все на полную катушку – жизнь, любовь, нелюбовь, творчество! И ты сильнее меня, а этого я не приемлю, когда женщина сильнее меня! Ладно, Рыжая, проехали! Считай это моим преклонением перед тобой как личностью! И женщиной.
Он усмехнулся и поцеловал ее в щеку, прощаясь.
– Будь счастлива, Рыжая!
– Буду! – пообещала Юлька.
Пять лет спустя
Иногда Адорин просыпался по ночам. Он осторожно выбирался из постели, чтобы не разбудить Юльку, и шел проверять детей. Илья заходил в комнату Тимки, поправлял на нем одеяло, гладил по голове, стоял, смотрел несколько минут на старшенького сына. Уже совсем большой – одиннадцать лет! У Тимки начинался подростковый возраст, который нисколько не испортил его характер. Они пережили Ленины отчаянные попытки забрать мальчика в Америку в прошлом году. Илья не возражал, но настоял на том, что сын сам должен решать, ехать ему или остаться. Собрали семейный совет, поговорили о том, что ему даст жизнь в Америке, рассказали о перспективах, стараясь не давить. Лена не сомневалась, что он поедет, но Темка, выслушав родителей внимательно и молча, твердо отказался. Все были поражены! Как?
– Мам, я тебя люблю и буду приезжать каждые каникулы, но жить хочу здесь, с папой!
Лена уговаривала, рыдала, просила, обвиняла Адорина, что это он настраивает мальчика против нее, но Тимка, проводивший с матерью все время, пока она гостила в Москве, что-то ей там такое объяснил, и она успокоилась. Юлька с Ильей поражались силе его характера и спокойной убежденности в правоте своих решений. Да, мальчик растет и станет настоящим мужчиной!
Илья выходил из его комнаты и заглядывал во вторую детскую. Там горел ночник – смешной пузатый гном со светящимся фонарем в руке. Юлька купила его в Австрии, в деревенском магазине, когда они ездили вдвоем отдыхать.
Пятилетний Федор спал, раскинув руки и ноги, сбив в кучу одеяло, тихонько посапывая во сне. Илья улыбался, расправлял одеяло и укрывал сынишку – дело, в принципе, бесполезное, через минут десять одеяло будет в том же состоянии: скомканное и где-нибудь сбоку. Илья целовал Федора в макушку и переходил к другой детской кроватке, где спала полуторагодовалая Катерина.
Папина дочка! Любимица всей семьи.
Проверяя по ночам детей, Илья всегда испытывал такие сильные, непередаваемые чувства – перехватывало горло и грудь сжимало от любви и нежности к ним, его детям. Он так и не привык к этим чувствам, каждый раз переживая их, как впервые.
Илья обожал своих детей, свою семью и пугался, если кто-то заболевал, – с ума сходил! Катьку вообще с рук не спускал, когда у нее были младенческие колики. Возвращался с работы, переодевался, умывался, брал дочь на руки и так и ходил с ней – держа малышку на левой руке, ел, телевизор смотрел, работал с бумагами, покачивая девочку.
Проверив детей, Илья шел назад, в кровать. Прижимал осторожно Юльку к себе, но она все равно просыпалась, чувствуя его настроение даже во сне, всегда просыпалась, как бы он ни старался не разбудить ее. Вот и сегодня жена уткнулась Адорину в плечо и сонно прошептала: