Шрифт:
Харон проснулся позже обычного, но вставать не торопился, ему хотелось спокойно подумать. На сегодня у него была работа, привычная работа, очень нелегкая, но крайне всем необходимая. Формально он числился смотрителем маяка и получал вполне приличное вознаграждение от общины, но основная его обязанность никогда не афишировалась. Уже около сорока лет он переправлял жителей деревни и разбросанных по острову ферм и хуторов в то место, где душа окончательно избавлялась от бренного тела, чтобы обрести свободу, а в последствии новое пристанище. Но сегодня предстоящее мероприятие вызывало у него неприятное беспокойство. Возможно, причина в том, что парень, которым он должен заняться, чужак в здешних местах. Никто не знает, откуда он появился на острове, не запомнил его имени. Зачем он приехал сюда? Приехал, чтобы здесь умереть?
От непривычно долгого лежания тело стало затекать. Кряхтя, Харон откинул пестрое лоскутное одеяло и встал с кровати. С особой тщательностью занялся утренним туалетом,
Домик Харона из просмоленных крепких бревен, превратившихся со временем почти в камень, приютился на небольшой площадке, выдолбленной ветром и временем в отвесной скале на берегу моря. С трех сторон его окружали каменные глыбы, одна из них была собственно стеной дома, а широкая выемка в ней позволила устроить проход в ущелье – дорогу, связывающую Харона с внешним миром. Грубо сколоченная дверь никогда не запиралась, на ней не было даже щеколды. Зачем? На острове не было ни диких зверей, ни лихих людей.
Харон был не прихотлив, и ему нравилось, что дом оставался в том виде, в каком оставил его дед. Ветряные мельницы, дающие ток всей деревне, находились совсем недалеко – фонарь на маяке работал от них – и Харон вполне был в состоянии оплатить подключение своего дома к электросетям, но даже сама мысль об этом ему была неприятна. Он подзаряжал свой телефон на маяке, а больше ему электричества и не требовалось. У него всегда имелся запас масла для лампы и дров для камина.
Харон подошел к краю площадки, с наслаждением вдыхая пропитанный солеными брызгами воздух. Белые, темные и светло-серые облака навалились закрыть солнце, но даже сквозь них, оно подсвечивало благородным серебром рябь моря. Харон посмотрел вниз и остолбенел… лодки на месте не было. Крепкая, несмотря на налет ржавчины, металлическая лебедка для спуска лодки на воду сиротливо постукивала опустевшими цепями. Харон осторожно присел на корточки и осмотрел дно у подножия скалы. Сквозь прозрачную, переливающуюся воду отчетливо видны были только бурые от водорослей камни. Лодки не было и на дне. Из-за охватившей его паники Харон никак не мог осознать произошедшее, он метался по площадке, зачем-то вытащил из воды цепи, на которые была подвешена лодка – он обычно закреплял их на лебедке, вставляя металлический клин в узел. Когда лодка спускалась на воду, Харон аккуратно вставлял клин в продолговатую выемку рядом с лебедкой. Сейчас тот валялся довольно далеко от лебедки. Сами размотаться цепи никак не могли. Зачем-то он осмотрел дно с боковой стороны площадки, как будто лодка могла туда переместиться. Лодка бесповоротно пропала.
Это была необычная лодка, на ее днище были прочно закреплены тяжелые булыжники, удерживаемые металлическими скобами. На воде держаться она не могла, да она и не была для этого предназначена. Она должна была двигаться не горизонтально, а вертикально, как лифт. В подножии скалы, почти у самого дна находился невидимый сверху подводный грот, из которого вел тоннель во внутреннюю пещеру. Во время приливов пещера наполнялась водой, а при отливе, в ней над кромкой воды открывался проход в последний тоннель, тот, из которого не было возврата – вода всасывалась туда неудержимо и никогда ничего не возвращала. Именно туда отправляли тела скончавшихся островитян. И сделать это мог единственный человек на острове – Харон. Он обладал редчайшим даром, мог находиться под водой до четверти часа. В детстве его за это дразнили амфибией. Периодически на острове непременно появлялся человек с такими способностями, вот и сейчас у одного из рыбаков рыжего Мартинеса подрастает сын, который может находиться под водой семь минут. Этого времени уже достаточно, чтобы спустить тело покойного к подножию скалы и, отталкиваясь багром от дна, провезти к пещере, чтобы там отвязать и отдать на волю стихии. Укрепленное днище лодки и резиновые страховочные ремни служат гарантией, что сопровождающий не последует за покойным во второй тоннель. Этот ритуал неукоснительно выполнялся на протяжении всей жизни старого Харона, а начало его теряется в дымке времени – никто не фиксировал сроков создания подводного кладбища, поскольку это было крайне секретное дело. Из-за повышенной секретности не использовали акваланг вместо уникальных лодочников. Многочисленными постановлениями строжайше запрещалось избавляться от трупов – это был ценный биоматериал для создания клонов. Если бы на материке узнали, что на острове уничтожают трупы, они смогли бы догадаться, что там живут люди. Конечно, удаленность и труднодоступность острова служит ему определенной защитой, но клоны очень упертые, они не будут считаться с затратами, если появится даже подозрение, что здесь живут не по их законам, а по человеческим.
Это началось очень давно и очень обнадеживающе. Человечество открыло для себя клонирование и с энтузиазмом взялось на совершенствование этого процесса. Научные открытия в этой области сыпались на головы обывателей одно за другим, и вот, наконец, свершилось. Вдова Перье получила клон своего погибшего в аварии сына, выращенного до того возраста, когда мать его потеряла. Дальше процесс двинулся лавинообразно, все хотели получить клоны своих близких, общества которых лишились по тем или иным причинам. Уникальный процесс был поставлен на поток, и через полвека почти половина населения земли состояло из клонов, а еще через три десятилетия доля живых людей среди обитателей планеты не превышала пятнадцати процентов.
Внешне клоны совершенно не отличались от настоящих людей, они способны были даже интеллектуально развиваться, чувствовали боль, испытывали сексуальное влечение и привязанность к своим близким. Они были религиозны и не жалели денег на церковь. Но для них оказались недоступны абстрактные понятия такие, как совесть, милосердие, свобода. Не велика потеря, решили клоны, и заменили их демагогией и лицемерием.
Довольно быстро клоны сообразили, что процесс клонирования гораздо комфортнее, чем мучительные роды и позаботились исключить эту тягостную функцию в особях женского пола. Это привело к довольно серьезным последствиям, ценность индивидуальной жизни сильно снизилась. Этим моментально воспользовались политики, на повестку дня вышло силовое решение проблем, градус агрессии к всеобщему удовольствию клонов возрос, они искренне возмущались поведением противников, сплачивались, вооружались, вводили военные режимы. Готовность терпеть нужду, но радоваться потерям соседей – это ли не признак ущербности.
Люди оказались досадной помехой в такой обстановке, они ничего не могли противопоставить новой доктрине, потому что клоны были глухи к их доводам, опиравшимся на чуждые им ценности. И люди рассредоточились по удаленным уголкам земли, которые были не интересны тщеславным клонам, они их обманули, клоны были уверены, что человечество на всей планете вымерло. А люди, которые по тем или иным причинам не смогли скрыться, затаились, мимикрировав под клонов. Им порой даже удавалось занять довольно высокие посты в клонских государствах.
Одним из серьезных вопросов стала проблема захоронения, клоны ликвидировали все кладбища, впрочем, как и родильные дома. Труп – это биоматериал, и точка. Захоронение его жестоко каралось. И если рожать женщины научились дома, с помощью сведущих в этом процессе соседок, то скрыть захоронение было очень сложно. Поэтому так и ценился старик Харон, отправляющий покойных односельчан в невозвратную бездну.
А тут эта беда – пропала лодка! Самое ужасное, что она, по– видимому, была украдена. Харон не сомневался, что никто на острове не мог этого совершить, но лодки-то нет, значит кто-то смог. Причем, кто-то из своих. Старая Марта могла не услышать шаги злоумышленника и возню с отвязыванием лодки, но чужого она непременно почувствовала бы. На собаку было горько смотреть, в уголках преданных глаз поблескивали слезы, даже толстые бока печально отвисли. Но Харон не проявил сочувствия, настенные часы показывали десять, в трактире «Вяленая рыба» в это время собирались главные люди острова на завтрак, во время которого обсуждались текущие дела, а он уже опаздывал. С досадой хлопнул за собой бесполезной дверью. Марта тяжело вздохнула, лапой толкнула дверные доски и поплелась за хозяином.
* *
Таверна «Вяленая рыба» располагалась в центре главной набережной, вымощенной светлой брусчаткой – широкой и плоской – очень удобной для прогулок. Правители острова и деревни неспроста перенесли сюда свои утренние совместные совещания. Прежде всего таверна соседствовала со старинным зданием ратуши, где проходили официальные мероприятия. И потом, с ее террасы открывался чудесный вид на причаленные напротив рыбацкие катера и парусные лодки. Неспроста это местечко облюбовали художники и фотографы. В таверну любой житель острова мог подойти со своей проблемой, подсесть за широкий стол, заказать кофе с маковым кренделем и обсудить с собравшимися свое дело. Впрочем, жители старались лишний раз их не беспокоить. В конце концов, каждый имеет право на завтрак с друзьями, к тому же они и так были доступны в любое время. Губернатор острова Эолис величественный Дидре, глава деревенской общины Ольсен и престарелый патер Грин весело смеялись над анекдотом, рассказанным казначеем Сескье. Они приветливо замахали Харону, пододвинули ему стул. Рядом со стулом тут же улеглась подоспевшая Марта – все ясно, срезала дорогу через кустарники. Харон сердито цыкнул на собаку. Правительство удивилось и насторожилось.