Далекий светлый терем (сборник)

Никитин Юрий Александрович

Шушмаков вырулил на дорогу. На этот раз вел машину осторожнее, медленнее. Чисто вымытое шоссе сияло, как зеркало, но теперь часто темнели выбоины, которых перед дождем не было. Шушмаков открыл боковые окна. Ворвался воздух, чистый и ясный, ароматный, пить бы его, как пили доброе сказочное вино, возвращающее молодость.

Шушмаков кивнул туда, где вода в кювете неслась чуть ли не с той же быстротой, как и машина, все еще выплескиваясь на асфальт:

— Матушка-природа намекнула нам, неразумным, на свою мощь… Напомнила!

— Безобразие

какое! — ответила Елена. Она ежилась, поджимала ноги. Хорошо хоть в машине… Ракеты запускаем, спутники, а с климатом совладать не можем! Чтобы таких безобразий не было!

Шушмаков покосился, впервые сказал усмешливо:

— Это вы верно сказали: ракеты запускаем, атомные электростанции вовсю пашут, а вот климат — эх! Погоду не можем даже угадывать, не то что корректировать… А она с нашей цивилизацией что хочет, то и вытворяет. Дождик не умеем ни вызвать, ни предотвратить. А что говорить о вулканах, цунами, тайфунах… Едва прогнозировать учимся…

Она удивленно и с неодобрением вскинула брови, сказала холодновато:

— Вы словно бы рады этому…

— Может, и рад… Хорошо, что не умеем, а то бы натворили! Вообще бы зарезали. А так природа еще постоит за себя. Только вот не понимаем ее предостережений…

— Этот ливень — предостережение?

— А как же! Нам поучительный урок!

Шоссе медленно и с наслаждением выгибало блестящую спину, словно потягивалось, и когда машина выпрыгнула на вершину, вдали показались высокие рыжие здания, закругленные купола доменных печей.

Елена взглянула на часы. Ехали почти час: от города, далековато.

Со стороны завода в их сторону низко над землей двигалось огромное бурое облако. Оно быстро разрасталось в размерах, и Шушмаков поспешно закрыл окна.

— Что случилось? — не поняла Елена.

— Кислородная продувка… Самая стандартная продувка стали кислородом, но без газоочистки. Завод автоматизирован полностью, считается, что пыль здесь никому не вредит.

Облако приближалось, принимало угрожающие размеры. Неприродное, даже противоестественное ощущалось в его плотных формах, жутком цвете. Вынырнуло солнце, и облако осветилось железным цветом: недобрым, тяжелым.

— Пылинки из труб, — объяснил Шушмаков, — микроскопические. Ветер несет их куда захочет. И когда он прет на город, то окна лучше не открывать. Да что окна! Они через плотно закрытые форточки проникают в комнату!.. Сколько раз бывал здесь, запрещал продувку! Ходил вкупе с представителями заводского комитета, с милицией даже. Не слушают! Глухие, как природа. Не знаю, самому уходить или подождать, пока выставят?

— А что, могут?

Шушмаков повернул руль, машина ухнула с шоссе на дорогу к заводу.

— А вы думаете? Если бы придирался по санитарии к директору пивной точки — другое дело! Всякий поддержит. А директора крупного металлургического завода только

тронь! По всем инстанциям затаскают. На втык, на ковер, а потом еще и выгонят, если станешь артачиться по-прежнему.

Они уже приближались к заводу. Шушмаков не глядя ткнул пальцем в левое окно:

— Какие трубы? По закону и по проекту должны быть?

Елена ответила послушно:

— Стометровыми, я помню.

— Вот-вот!

— А здесь? — поинтересовалась она вяло.

— Ха, похожи они на стометровые?

Он спрашивал требовательно, и Елена послушно измерила их взглядом.

— Метров тридцать пять, наверное, — в голосе ее была неуверенность.

— Двадцать метров, — поправил Шушмаков горько. — Всего лишь двадцать!

Он остановил машину перед воротами. Елена заглянула напоследок в зеркало, кокетливо улыбнулась и только тогда оставила уютное сиденье. Шушмаков нетерпеливо ждал, хмурился, и она, задабривая, спросила:

— А как же положение, что любое изменение технологии должно быть одобрено санитарной инспекцией?

Шушмаков взглянул на нее так, словно она вдруг встала на уши:

— О каком изменении технологии речь? Хотя бы законы выполняли… Свои же проекты! Видите эти трубы? Посмотрите еще раз и увидите наши с вами права.

Елена ощутила, что слюна во рту густеет, на зубах поскрипывает. Она неловко сплюнула под ноги. Комок слюны был бурый.

— Да, запыленность выше допустимых норм, — кивнула она примирительно.

Он зло оглянулся на нее. Лицо у него пожесточело еще больше. Нет, она так переживать не станет. Не такой уж он и старый, а как старик. Для нее цвет лица важнее, чем проблемы…

— Иногда мне кажется, — бросил он желчно, — что наши должности существуют только для отчета в ООН. Ну, там тоже есть комиссии по охране окружающей среды. А на самом деле мы должны лишь получать зарплату, сидеть и сопеть в две дырочки!

— Ну что вы, — сказала она, а в голове мелькнуло пораженное: это же всякий первокурсник знает! Потому и ломятся, на это должность, ибо платят как раз за то, что работать не надо. Боже, какие наивные люди старшего поколения! А еще хотят, чтобы мы у них чему-то учились…

В проходной они сунули удостоверения в регистрирующий блок. Через две-три секунды вспыхнуло: «Идите».

За дверью открылся заводской двор. На пустом пространстве — три одиноких корпуса. Во дворе тихо: ни машин, ни людей.

— Дело даже не в засорении воздушного бассейна, — сказал Шушмаков с болью. — Хуже!.. Река рядом мертвая. Такие сточные воды, что я и не знаю… Не только рыбу и раков отравили, а саму воду убили. Все убивают! А отходы — вот уж яд, так яд! — закапывают тут же во дворе. Вроде бы хорошо, что зарывают, но под почвой родниковые воды — кровь земли… А кровь расходится по артериям, опять же попадает в родники, ручьи, речки, озера…