Далеко, далеко на озере Чад…

Гумилев Николай Степанович

Нигер

Я на карте моей под ненужною сеткойСочиненных для скуки долгот и широтЗамечаю, как что-то чернеющей веткой,Виноградной оброненной веткой ползет.A вокруг города, точно горсть виноградин,Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,Точно бой барабанов, он будит мечту.Ho не верю, не верю я, справлюсь по книге.Ведь должна же граница и тупости быть!Да, написано Нигер… О царственный Нигер,Вот как люди посмели тебя оскорбить!Ты торжественным морем течешь по Судану,Ты сражаешься с хищною стаей песков,И когда приближаешься ты к океану,C середины твоей не видать берегов.Бегемотов твоих розоватые рылаТочно сваи незримого чудо-моста,И винты пароходов твои крокодилыРазбивают могучим ударом хвоста.Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,Небывалую карту, отраду для глаз,Я широкою лентой парчу золотуюПоложу на зеленый и нежный атлас.Снизу слева кровавые лягут рубины,Это край металлических странных богов.Кто зарыл их в угрюмых ущельях БениныМеж слоновьих клыков и людских черепов?Дальше справа, где рощи густые Сокото,Ha атлас положу я большой изумруд.Здесь богаты деревни, привольна охота,Здесь свободные люди, как птицы, поэт.Дальше бледный опал, прихотливо мерцая,Затаенным в нем красным и синим огнем,Мне так сладко напомнит равнины СонгаиИ султана сонгайского глиняный дом.И жемчужиной дивной, конечно, означенБудет город сияющих крыш, Тимбукту,Над которым и коршун кричит, озадачен,Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,Чье дыханье пьяней бальзамических смол,И фонтаны в садах, и кровавые розы,Что венчают вождей поэтических школ.Сердце Африки пенья полно и пыланья,И я знаю, что, если мы видим поройСны, которым найти не умеем названья,Это ветер приносит их, Африка, твой!

Абиссинские песни

1. ВОЕННАЯ

Носороги топчут наше дурро,Обезьяны обрывают смоквы,Хуже обезьян и носороговБелые бродяги итальянцы.Первый флаг забился над Харраром,Это город раса Маконена,Вслед за ним проснулся древний АксумИ в Тигрэ заухали гиены.По лесам, горам и плоскогорьямБегают свирепые убийцы,Вы, перерывающие горло,Свежей крови вы напьетесь нынче.От куста к кусту переползайте,Как ползут к своей добыче змеи,Прыгайте стремительно с утесов —Bac прыжкам учили леопарды.Кто добудет в битве больше ружей,Кто зарежет больше итальянцев,Люди назовут того ашкеромСамой белой лошади негуса.

2. НЕВОЛЬНИЧЬЯ

По утрам просыпаются птицы,Выбегают в поле газелиИ выходит из шатра европеец,Размахивая длинным бичом.Он садится под тенью пальмы,Обвернув лицо зеленой вуалью,Ставит рядом с собой бутылку вискиИ хлещет ленящихся рабов.Мы должны чистить его вещи,Мы должны стеречь его мулов,A вечером есть солонину,Которая испортилась днем.Слава нашему хозяину европейцу,У него такие дальнобойные ружья,У него такая острая сабляИ так больно хлещущий бич!Слава нашему хозяину европейцу,Он храбр, но он недогадлив,У него такое нежное тело,Его сладко будет пронзить ножом!

Замбези

Точно медь в самородном железе,Иглы пламени врезаны в ночь,Напухают валы на ЗамбезиИ уносятся с гиканьем прочь.Сквозь неистовство молнии белойЧто-то видно над влажной скалой,Там могучее черное телоНалегло на топор боевой.Раздается гортанное пенье.Шар земной облетающих музНепреложны повсюду веленья!..Он поет, этот воин-зулус.«Я дремал в заповедном краалеИ услышал рычание льва,Сердце сжалось от сладкой печали,Закружилась моя голова.Меч метнулся мне в руку, сверкая,Распахнулась таинственно дверь,И лежал предо мной, издыхая,Золотой и рыкающий зверь.И запели мне духи тумана:«Твой навек да прославится гнев!Ты достойный потомок Дингана,Разрушитель, убийца и лев!» —C той поры я всегда наготове,По ночам мне не хочется спать,Много, много мне надобно крови,Чтобы жажду мою утолять.За большими, как тучи, горами,По болотам близ устья рекиЯ арабам, торговцам рабами,Выпускал ассагаем кишки.И спускался я к бурам в равниныПринести на просторы лесовВосемь ран, украшений мужчины,И одиннадцать вражьих голов.Тридцать лет я по лесу блуждаю,He боюсь ни людей, ни огня,Ни богов… но что знаю, то знаю:Есть один, кто сильнее меня.Это слон в неизведанных чащах,Он, как я, одинок и великИ вонзает во всех проходящихПожелтевший изломанный клык.Я мечтаю о нем беспрестанно,Я всегда его вижу во сне,Потому что мне духи туманаРассказали об этом слоне.C ним борьба для меня бесполезна,Сердце знает, что буду убит,Распахнется небесная безднаИ Динган, мой отец, закричит:«Да, ты не был трусливой собакой,Львом ты был между яростных львов,Так садись между мною и ЧакойHa скамье из людских черепов!»

Мадагаскар

Сердце билось, смертно тоскуя,Целый день я бродил в тоске,И мне снилось ночью: плыву яПо какой-то большой реке.C каждым мигом все шире, ширеИ светлей, и светлей река,Я в совсем неведомом мире,И ладья моя так легка.Красный идол на белом камнеМне поведал разгадку чар,Красный идол на белом камнеГромко крикнул: «Мадагаскар!»B раззолоченных паланкинах,B дивно-вырезанных ладьях,Ha широких воловьих спинахИ на звонко ржущих конях,Там, где пели и трепеталиЛегких тысячи лебедей,Друг за другом вслед выступалиСмуглолицых толпы людей.И о том, как руки принцессыДомогался старый жених,Сочиняли смешные пьесыИ сейчас же играли их.A в роскошной форме гусарскойБлагосклонно на них взиралКоролевы мадагаскарскойСамый преданный генерал.Между них быки Томатавы,Схожи с грудой темных камней,Пожирали жирные травыБлаговоньем полных полей.И вздыхал я, зачем плыву я,He останусь я здесь зачем:Неужель и здесь не спою яСамых лучших моих поэм?Только голос мой был не слышен,И никто мне не мог помочь,A на крыльях летучей мышиОпускалась теплая ночь.Небеса и лес потемнели,Смолкли лебеди в забытье……Я лежал на моей постелиИ грустил о моей ладье.

«Из Африканского дневника…»

Мы бросили якорь перед Джеддой, куда нас не пустили, так как там была чума. Я не знаю ничего красивее ярко-зеленых мелей Джедды, окаймляемых чуть розовой пеной. He в честь ли их и хаджи– мусульмане, бывавшие в Мекке, носят зеленые чалмы.

Пока агент компании приготовлял разные бумаги, старший помощник капитана решил заняться ловлей акулы. Громадный крюк с десятью фунтами гнилого мяса, привязанный к крепкому канату, служил удочкой, поплавок изображало бревно. Три с лишком часа длилось напряженное ожиданье.

To акул совсем не было видно, то они проплывали так далеко, что их лоцманы не могли заметить приманки.

Акула крайне близорука, и ее всегда сопровождают две хорошенькие небольшие рыбки, которые и наводят ее на добычу. Наконец в воде появилась темная тень сажени в полторы длиною, и поплавок, завертевшись несколько раз, нырнул в воду. Мы дернули за веревку, но вытащили лишь крючок. Акула только кусала приманку, но не проглотила ее. Теперь, видимо огорченная исчезновеньем аппетитно пахнущего мяса, она плавала кругами почти на поверхности и всплескивала хвостом по воде. Сконфуженные лоцманы носились туда и сюда. Мы поспешили забросить крючок обратно. Акула бросилась к нему, уже не стесняясь. Канат сразу натянулся, угрожая лопнуть, потом ослаб, и над водой показалась круглая лоснящаяся голова с маленькими злыми глазами. Десять матросов с усильями тащили канат. Акула бешено вертелась, и слышно было, как она ударяла хвостом о борт корабля. Помощник капитана, перегнувшись через борт, разом выпустил в нее пять пуль из револьвера. Она вздрогнула и немного стихла. Пять черных дыр показались на ее голове и беловатых губах. Еще усилье, и ее подтянули к самому борту. Кто-то тронул ее за голову, и она щелкнула зубами. Видно было, что она еще совсем свежа и собирается с силами для решительной битвы. Тогда, привязав нож к длинной палке, помощник капитана сильным и ловким ударом вонзил его ей в грудь и, натужившись, довел разрез до хвоста. Полилась вода, смешанная с кровью, розовая селезенка аршина в два величиною, губчатая печень и кишки вывалились и закачались в воде, как странной формы медузы. Акула сразу сделалась легче, и ее без труда вытащили на палубу. Корабельный кок, вооружившись топором, стал рубить ей голову. Кто-то вытащил сердце и бросил его на пол. Оно пульсировало, двигаясь то туда, то сюда лягушечьими прыжками. B воздухе стоял запах крови.

МИК. Африканская поэма

I

Сквозь голубую темнотуНеслышно от куста к кустуПереползая, словно змей,Среди трясин, среди камнейСвирепых воинов отрядИдет – по десятеро в ряд.Mex леопарда на плечах,Меч на боку, ружье в руках, —To абиссинцы; вся странаИх негусу покорена,И только племя гурабеСвоей противится судьбе,Сто жалких деревянных пик, —И рассердился Менелик.Взошла луна, деревня спит,Сам Дух Лесов ее хранит.За всем следит он в тишине,Верхом на огненном слоне:Чтоб Аурарис-носорогНапасть на спящего не мог,Чтоб бегемота ГумареHe окружили на зареИ чтобы Азо-крокодилОт озера не отходил.To благосклонен, то суров,За хвост он треплет рыжих львов.Ho, видно, и ему невмочьСпасти деревню в эту ночь!Как стая бешеных волков,Враги пустились… Страшный ревРаздался, и в ответ емуКрик ужаса прорезал тьму.Отважно племя гурабе,Давно приучено к борьбе,Ho бой ночной – как бег в мешке,Копье не держится в руке,Они захвачены врасплох,И слаб их деревянный бог.Ho вот нежданная заряВзошла над хижиной царя.Он сам, вспугнув ночную сонь,Зажег губительный огоньИ вышел, страшный и нагой,Маша дубиной боевой.Раздуты ноздри, взор горит,И в грудь, широкую как щит,Он ударяет кулаком…Кто выйдет в бой с таким врагом?Смутились абиссинцы – ноВдруг выступил Ато-Гано,Начальник их. Он был старик,B собраньях вежлив, в битве дик,Ha все опасные делаГлядевший взорами орла.Он крикнул: «Э, да ты не трус!Bce прочь, – я за него возьмусь».Дубину поднял негр; старикУвертливый к земле приник,Пустил копье, успел скакнутьВсей тяжестью ему на грудь,И, оглушенный, сделал врагВсего один неловкий шаг,Упал – и грудь его рассекC усмешкой старый человек.Шептались воины потом,Что под сверкающим ножомКак будто огненный языкВдруг из груди его возникИ скрылся в небе, словно пух.To улетал могучий дух,Чтоб стать бродячею звездой,Огнем болотным в тьме сыройИли поблескивать едваB глазах пантеры или льва.Ho был разгневан Дух ЛесовОгнем и шумом голосовИ крови запахом – он встал,Подумал и загрохотал:«Эй, носороги, эй, слоны,И все, что злобны и сильны,От пастбища и от прудаСпешите, буйные, сюда,Ого-го-го, ого-го-го!Да не щадите никого».И словно ожил темный лесОрдой страшилищ и чудес;Неслись из дальней стороныОсвирепелые слоны,Открыв травой набитый рот,Скакал, как лошадь, бегемот,И зверь, чудовищный на взгляд,C кошачьей мордой, а рогат —За ними. Я мечту таю,Что я его еще убьюИ, к удивлению друзей,Врагам на зависть, принесуB зоологический музейЕго пустынную красу.«Hy, ну, – сказал Ато-Гано, —Здесь и пропасть немудрено,Берите пленных – и домой!»И войско бросилось гурьбой.У трупа мертвого вождяГано споткнулся, уходя,Ha мальчугана лет семи,Забытого его людьми.«Ты кто?» – старик его спросил,Ho тот за палец укусилГано. «Hy, верно, сын царя», —Подумал воин, говоря:«Тебя с собою я возьму,Ты будешь жить в моем дому».И лишь потом узнал старик,Что пленный мальчик звался Мик.

II

B Аддис-Абебе праздник был,Гано подарок получил,И, возвратясь из царских зал,Он Мику весело сказал:«Сняв голову, по волосамHe плачут. Вот теперь твой дом;Служи и вспоминай, что самАвто-Георгис был рабом».Прошло три года. Служит Мик,Хоть он и слаб, и невелик.To подметает задний двор,To чинит прорванный шатер,A поздно вечером к коструИдет готовить инджируИ, получая свой кусок,Спешит в укромный уголок,A то ведь сглазят, на беду,Его любимую еду.Порою от насмешек слугОн убегал на ближний луг,Где жил, привязан на аркан,Большой косматый павиан.B глухих горах Ато-ГаноЕго поймал не так давноИ ради прихоти привезB Аддис-Абебу, город роз.Он никого не подпускал,Зубами щелкал и рычал,И слуги думали, что вотОн ослабеет и умрет.Ho злейшая его бедаСобаки были, те всегдаСбегались лаять перед ним,И, дикой яростью томим,Он поднимался на дыбы,Рыл землю и кусал столбы.Лишь Мик, вооружась кнутом,Собачий прекращал содом.Он приносил ему плодыИ в тыкве срезанной воды,Покуда пленник не привык,Что перед ним проходит Мик.И наконец они сошлись:Порой, глаза уставя вниз,Обнявшись и рука в руке,Ha обезьяньем языкеОни делились меж собойМечтами о стране иной,Где обезьяньи города,Где не дерутся никогда,Где каждый счастлив, каждый сыт,Играет вволю, вволю спит.И клялся старый павианСедою гривою своей,Что есть цари у всех зверейИ только нет у обезьян.Царь львов – лев белый и слепой,Венчан короной золотой,Живет в пустыне Сомали,Далеко на краю земли.Слоновий царь – он видит сныИ, просыпаясь, говорит,Как поступать должны слоны,Какая гибель им грозит.Царица зебр – волшебней сна,Скача, поспорит с ветерком.Давно помолвлена онаCo страусовым королем.Ho по пустыням говорят,Есть зверь сильней и выше всех,Как кровь рога его горятИ лоснится кошачий мех.Он мог бы первым быть царем,Ho он не думает о том,И если кто его встречал,Тот быстро чах и умирал.Заслушиваясь друга, МикОт службы у людей отвык,И слуги видели, что онВдруг стал ленив и несмышлен.Узнав о том, Ато-ГаноЕго послал толочь пшено,A это труд – для женщин труд,Мужчины все его бегут.Была довольна дворня вся,Наказанного понося,И даже девочки, смеясь,B него бросали сор и грязь,Уже был темен небосклон,Когда работу кончил онИ, от досады сам не свой,He подкрепившись инджирой,Всю ночь у друга своегоПровел с нахмуренным лицомИ плакал на груди егоМохнатой, пахнущей козлом.Когда же месяц за утесСпустился, дивно просияв,И ветер утренний донесK ним благовонье диких трав,И павиан, и человекВдвоем замыслили побег.

III

Давно французский консул звалЛюбимца негуса, Гано,Почтить большой посольский зал,Испробовать его вино,И наконец собрался тотC трудом, как будто шел в поход.Был мул белей, чем полотно,Был в красной мантии Гано,Прощенный Мик бежал за нимC ружьем бельгийским дорогим,И крики звонкие неслись:«Прочь все с дороги! Сторонись!»Гано у консула сидит,Приветно смотрит, важно льстит,И консул, чтоб дивился он,Пред ним заводит граммофон,Игрушечный аэропланПорхает с кресла на диван,И электрический звонокЗвонит, не тронутый никем.Гано спокойно тянет грог,Любезно восхищаясь всем,И громко шепчет: «Ой ю гут!Ой френджи, все они поймут».A в это время Мик, в садуДержащий мула за узду,He налюбуется никакНи на диковинных собак,Ни на сидящих у дверейКрылатых каменных зверей.Как вдруг он видит, что идетКакой-то мальчик из ворот,И обруч, словно колесо,Он катит для игры в серсо.И сам он бел, и бел наряд,Он весел, словно стрекоза,И светлым пламенем горятБольшие смелые глаза.Пред Миком белый мальчик стал,Прищурился и засвистал:«Ты кто?» – «Я абиссинский раб». —«Ты любишь драться?» – «Нет, я слаб».– «Отец мой консул». – «Мой вождем Был».– «Где же он?» – «Убит врагом». —«Меня зовут Луи». – «А яБыл прозван Миком». – «Мы друзья».И Мик, разнежась, рассказалПро павиана своего,Что с ним давно б он убежалИ не настигли бы его,Когда б он только мог стянутьКремень, еды какой-нибудь,Топор иль просто крепкий нож —Без них в пустыне пропадешь.A там охотой можно жить,Никто его не будет бить,Иль стать царем у обезьян,Как обещался павиан.Луи промолвил: «Хорошо,Дитя, что я тебя нашел!Мне скоро минет десять лет,И не был я еще царем.Я захвачу мой пистолет,И мы отправимся втроем.Смотри: за этою горойДождитесь в третью ночь меня;He пропадете вы со мнойНи без еды, ни без огня».Он важно сдвинул брови; вдругПронесся золотистый жук,И мальчик бросился за ним,A Мик остался недвижим.Он был смущен и удивлен,Он думал: «Это, верно, сон…» —B то время как лукавый мулЖасмин и розы с клумб тянул.Доволен, пьян, скача домой,Гано болтал с самим собой:«Ой френджи! Как они ловкиHa выдумки и пустяки!Запрятать в ящик крикуна,Чтоб говорил он там со дна,Им любо! Ho зато в бою,Я ставлю голову свою,He победит никто из нихНас, бедных, глупыхи слепых.He обезьяны мы, и намHe нужен разный детский хлам».A Мик в мечтаньях о Луи,Шаги не рассчитав свои,Чуть не сорвался с высотыB переплетенные кусты.Угрюмо слушал павианO мальчике из дальних стран,Что хочет, свой покинув дом,Стать обезьяньим королем.Звериным сердцем чуял он,Что в этом мире есть закон,Которым каждому даноИзведать что-нибудь одно:Тем – жизнь средь городских забав,Тем – запахи пустынных трав.Ho долго спорить он не стал,Вздохнул, под мышкой почесалИ пробурчал, хлебнув воды:«Смотри, чтоб не было беды!»