Далеко и близко
Шрифт:
– Ладно, вечер воспоминаний устроим потом. Тут вон девчонок журавлиным клином придавило! Идите спасайте, коли можете, – отпустила нас с миром Удав, и пошла пить чай в учительскую.
Мы тут же набросились на парней с расспросами.
– Ну да, мы тут тоже учились! – Валерка был страшно доволен. – Пять лет назад закончили. Удав у нас классной была.
Я смутно припомнила свой шестой класс. Ну да, ходили тут разговоры про двух хулиганов… Школа периодически вздрагивала от их проделок, но мы с Щепкой были слишком мелкими, чтобы нас хоть как-то волновали тогда выпускники. А жизнь вон как повернулась.
–
– Так ты про Удава ни разу не вспомнила. Учительница, учительница… Откуда ж мне знать, о ком речь? – здраво возразил он.
– А хочешь, я тебя вообще добью? Ефимов ее внук! Что, съел?
Валера съел. И не подавился.
С приходом ребят дело пошло веселей. Антоха складывать журавлей не умел, поэтому следил за тем, чтобы всем хватило бумаги. А мы разделились, втроем бегать по четырем кабинетам стало попроще.
Когда пачки бумаги опустели, все волонтеры разошлись по домам, а мы снесли журавликов в один кабинет, оказалось, что под ними не видно пола. Напряглись и пересчитали. Их оказалось 1200 с небольшим хвостиком.
– Вот это даааа… – Щепка была в восторге. – Ребята, а давайте Ефимову видео снимем? Пусть Ритка на камеру свернёт журавля, сделаем крупный кадр, а потом отъезд, чтобы было видно, как же их много на самом деле!
Меня усадили за стол, Щепка изображала из себя режиссера, Валерка снимал, Антон стоял на шухере, чтобы никто не сорвал съемки…
Вечером я зашла в почту, загрузила видео и отправила его Ефимову. Ответ пришел немедленно. Штук двадцать, не меньше, восклицательных знаков и два абзаца полного восторга.
И тут меня понесло. Я писала и писала, как мы с Щепкой сперва старались сами, как позвали ребят, как его бабушка корпела над бумагой, как ребята сочиняли для Соньки послания и оставляли их на крыльях журавлей…
Мы переписывались несколько часов. Я рассказала ему про парней, попросила для них билеты за неоценимую помощь, и он их дал, даже рассказал, какие песни будет петь…
В животе у меня не то, что бабочки порхали, там носился целый рой обалдевших от варенья ос, я сидела как на иголках и была запредельно счастлива. Он говорил со мной! Он, Илья Ефимов, мой кумир, человек, в которого я по уши влюблена, писал мне письма! Не строгие и офисные, а душевные, дружеские, живые!
"Ты знаешь, Рит, я думаю, что мы спасём Соню. Столько людей душу вложили в это, что мечта не может не сбыться. Она обязательно сбудется, тысяча (да куда там, больше!) бумажных журавликов сделают свое дело!", – написал он мне, а потом извинился и ушел спать. А я поняла, что у меня тоже есть мечта, уже моя собственная. Я хочу, чтобы Илья Ефимов вошёл в мою жизнь не только как любимый музыкант. Хочу стать ему близким человеком. Важным, нужным, дорогим. Я хочу… Я… Я мечтаю…
Рука сама собой схватила белый лист. Журавлик, первый в моем личном зачёте, уселся на край стола.
Глава 9. Скелет в шкафу
Родителей на выходные позвали в гости, и они укатили с ночёвкой. Я по опыту знала, что раньше вечера воскресенья ждать их не стоит. А потому без зазрения совести позвонила
– Алёнка, дуй ко мне!
– Опять Ефимова слушать будем? – мне показалось по голосу, что она напряглась.
– У нас с собой куча фильмов, которое надо посмотреть! А в морозилке пельмени… – я пошла с козырей. Пельмешки моя подруга готова наворачивать сутками. Конечно, через час она стояла на моем пороге в полной боевой готовности, только что вилкой не размахивала.
Со Щепкой работает одно очень простое правило: хочешь от нее чего-то добиться, сначала накорми. Так что я пододвинула полную тарелку, над которой поднимался ароматный пар, дождалась, пока она доест, и приступила к делу.
– Помоги мне выбрать наряд на концерт! Я что-то определиться не могу.
– Да чего там думать. Джинсы и футболка, – пожала она плечами.
– Нет, я хочу как-то по-особенному… Ну понимаешь, он же меня в первый раз по-настоящему увидит, тот ролик с журавликами не в счёт… Надо произвести впечатление!
Алёнка отставила тарелку и внимательно посмотрела на меня.
– Рит, ты же помнишь, да, что этот концерт не для тебя и не про тебя? Мы все это делаем ради Сони.
– Конечно, ради Сони! Но можно ведь совместить!
– Можно, конечно… А нужно ли? Ритка, ты что-то темнишь.
Говорю же, один совок в песочнице, косточки от вишни с балкона… Даже если захочу, все равно от нее ничего не спрячу.
Я подошла к шкафу и молча открыла дверцу.
Белым водопадом на пол обрушились спрятанные на всех полках бумажные журавлики. Они все летели и летели вниз, под ноги мне и изумлённой Щепке.
– Сколько их тут, – ошеломленно спросила она.
– 653, – сказала я. И разревелась.
Алёнка подняла с пола одну из птиц. На крыле было написано Илья.
Щепка молча взяла с полки футболку, протянула мне, и я шумно высморкалась. Растирая слезы по щекам, посмотрела на подругу, но не видела ее – все расплывалось. Глаза третий день болели от недосыпа и концентрации.
Подруга обняла меня, дождалась, пока истерика немного пройдет, сгоняла на кухню за водой, заставила меня ее выпить маленькими глотками, принесла ещё, сбегала за рулоном туалетной бумаги, чтобы я перестала пачкать соплями несчастную футболку и сморкалась туда. И только после всего этого уставилась на меня:
– Рассказывай.
Все, что я ей говорила, можно было бы рассказать про любого мальчишку из школы, или со двора… Я могла бы говорить ей о Валерке, или про Антона. Но говорила про Ефимова. О том, что уже три дня, с той самой ночи переписки, я как дурная складываю журавликов, и каждому из них шепчу: "Хочу, чтобы Лагутин в меня влюбился!". Что я могу свернуть этих журавлей с закрытыми глазами. Что понимаю теперь, почему так верится в легенду о тысяче таких птиц – это очень нудно, трудно, руки устают. Что чистой бумаги в моем доме почти не осталось, а исписанную я не беру, не хочу осквернять мечту. Что я не вижу себя рядом ни с кем другим. Что ночами он приходит ко мне во снах. Что я не могу есть, меня тошнит от еды, но и от голода тоже тошнит, и вчера рвало в туалете. Что я перевернула свой гардероб сверху донизу, и чувствую себя нескладной и некрасивой. Что я слишком сильно влюбилась, или того хуже – люблю…