Далеко на квадратной Земле
Шрифт:
В том же году у меня родился братик Виталик. Я поглядела на его слепые глаза и сказала ему, как когда-то мама:
– Не бойся, – сказала я. – Жизнь – сложная, так говорит наш с тобой дедуля. Но ты не волнуйся. Твоя семья рядом.
А в 3150 году я впервые отправилась в школу. Там нас усадили за парты и стали рассказывать, какие знания мы приобретём. Но в середине урока ворвался директор Эдуард Моисеевич и, подняв от возмущения шерсть дыбом, потребовал ответить: кто принёс в школу ворону! Мы растерялись, потому что никто ворону не приносил.
– Господин директор, – как можно уверенней сказала я, – почему вы не верите ученикам? Пришли работать в школу, а сами не верите. Вам же сказали: ворону никто не приносил. А если и принёс, то, может быть, хотел поместить её в живой уголок, но вы сейчас так раскричались, что даже тот, кто принёс, боится в этом сознаться.
– В самом деле! – спохватилась Марья Андреевна. – Живой уголок! Он у нас в кабинете биологии. Ребята позавчера принесли туда ворону. Видимо, оттуда она и выпорхнула. Вот она, разгадка, Эдуард Моисеевич!
Послушав всё это, директор немного успокоился и сказал, что сейчас найдёт кого-нибудь из старшеклассников – пусть поймают птицу и отнесут обратно в клетку. Затем он поглядел на меня… Я сначала перепугалась и подумала: «Ну вот, начинаются сложности мира. Я с ним строго. А вдруг с директорами так нельзя?» Но всё обошлось. Эдуард Моисеевич пораздувал ноздри, а затем сказал, что ценит откровенность и справедливую критику, и ушёл. А мы продолжили урок.
Чуть позднее я узнала, что директор у нас действительно такой. Может гаркнуть в коридоре, если кто-то носится на перемене. Или схватить за ухо. Но это если кто-то нарушает дисциплину. Потому что насчёт этого он непримирим. Двоечников и лентяев тоже не любит. Но если вы всего этого не делаете, Эдуард Моисеевич – ваш друг.
Как-то я спросила у него:
– Эдуард Моисеевич, – подошла я к нему на переменке, – вы, наверное, в детстве любили побаловаться?
– С чего ты взяла? – посмотрел на меня директор.
– Потому что вы слишком строги к тем, кто нарушает дисциплину. Значит, вас самих когда-то драли за уши. Я права?
Но Эдуард Моисеевич ничего не ответил. Просто рассмеялся, а я поняла, что не ошиблась. Бедный Эдуард Моисеевич!
Думаю, на этом пора заканчивать. На дворе осень, 3154 год, мне 10 лет, и это конец моей автобиографии. Не знаю ещё, что меня ждёт дальше, но постараюсь жить так, как посоветовал дед: не делать никому гадостей. Эх, жалко Эдуард Моисеевич об этом не знает! Посоветовать ему, что ли?
На следующий день, в четверг, Аню вызвали в кабинет директора. Эдуард Моисеевич сидел за столом и что-то писал. Здесь же была Марья Андреевна. Стояла рядом и ждала.
– Входи, входи. Писательница, – увидев Аню, не прерывая своего занятия, сказал директор. Последнее слово, как показалось Ане, он намеренно выделил. Произнёс с какой-то насмешливой интонацией. Приглядевшись, Аня узнала на краю стола свою тетрадь по кроличьему языку. Именно там была написанная накануне автобиография. «Понятно, – обречённо подумала она. – Прочёл. Ну всё, я влипла! Неужели Марья Андреевна наябедничала? Нет, не верю». Директор продолжал заполнять какие-то бланки. Стояла томительная тишина. Не зная, что делать, Аня опустила голову и стала разглядывать концы блестящих туфель на своих лапах, но тут директор шумно высморкался в большой мятый платок и сунул его обратно в ящик стола. После этого он взял Анину тетрадь и, не раскрывая, начал вертеть её в руках.
– Ну так что, Анна Антоновна, – проговорил он, медленно сдвигая очки на лоб. – Значит, я, по-твоему, такой?
– Какой? – подняв и вновь опустив сконфуженный взгляд, спросила Аня.
– Такой, каким ты меня здесь изобразила. Где ты видела, чтобы я ругался из-за вороны?
– А вы разве не ругались? Неужели вы всё всегда помните?
– Конечно. Уж забыть такое!..
– Хорошо, я это выдумала. Признаюсь.
– Но зачем?!
– Мне показалось, так будет интереснее.
– Марья Андреевна.
– Да?
– Вы объяснили детям, как пишется автобиография, прежде чем к ней приступить?
– Разумеется. У нас был подробный разбор. Аня сама в нём участвовала. Анюта, скажи.
– Ага! – недоверчиво воскликнул директор. – И вместо того, чтобы написать кратко и доходчиво, влепила какие-то небылицы! Почему же она не написала про вас, Марья Андреевна? А? Вот что интересно!
– Я написала, – не согласилась Аня. – Правда, совсем немного. Но Марья Андреевна там тоже есть. Проверьте. Марья Андреевна, зачем вы показали мою тетрадь? Я думала, это останется между нами.
– Вот так новость! – не дав учительнице раскрыть рта, поднялся со стула директор. – Что значит «между нами»? Мы где, в школе или у бабушки на именинах? И потом, Марья Андреевна показала мне это совсем не для того, чтобы я тебя отругал. Ей показалось, что работа необычная. Такое могла написать либо очень одарённая ученица, либо… В общем, ей нужно было посоветоваться.
– Я не могла поставить тебе двойку, Анечка, – жалобно поглядела Марья Андреевна. – И пятёрку поставить – тоже рука не поднялась.
– Поставили бы четыре с минусом, и то спасибо, – буркнула Аня.
– Но за такое сочинение либо «отлично», либо «неуд»! – неожиданно вскрикнул Эдуард Моисеевич. – Здесь не может быть среднего балла. – Затем, немного постояв и успокоившись, он задумчиво произнёс: – Что же нам с вами делать, друзья мои? Ммм? Как поступим?
– Отдайте её мне, Эдуард Моисеевич, – показала Аня на тетрадь. – Я вырву страницу. Не мучьте, пожалуйста, себя и других.
– Ну нет, это было бы слишком просто. Вот как мы поступим. Внизу, в подвале, есть отдельное помещение. Что там находится, говорить не стану. Всё увидите сами. За мной! Не стоять!
И, основательно высморкавшись и не забыв прихватить с собой тетрадь, Эдуард Моисеевич покинул кабинет. Аня с Марьей Андреевной вышли следом.
Глава 3
Зал школьных сочинений. Мама встаёт в позу
Пока спускались с этажа на этаж, Эдуард Моисеевич задавал вопросы:
– Скажи, ты и дедушка действительно ведёте такие разговоры?
– Какие?
– Про то, что бывает с кроликами в конце.
– Нет, с дедушкой об этом не поговоришь. Он вечно занят.