Далеко от неба
Шрифт:
Серуня, сжавшийся в своем ненадежном убежище, понял, что угроза на сей раз реальна и почти неотвратима, дождался, когда Кандей вышел из кабинета, и, не вылезая из шкафа, допил оставшуюся в бутылке водку. После чего стал задумчиво жевать луковицу.
На четвертый день пути, когда конвойный казацкий отряд расположился вечерним привалом на берегу бурной таежной реки, на прибрежной тропе показался верховой. Часовой из-за густого дыма костров, разложенных от гнуса вокруг бивуака, разглядел подъехавшего, когда тот был уже в полусотне
От выстрела вздрогнули и беспокойно затоптались сбившиеся в кучу кони, несколько казаков потянулись к винтовкам, остальные с любопытством смотрели сквозь пелену дыма на происходящее.
Всадник подъехал к часовому вплотную, как ни в чем не бывало спешился. Разглядев на потемневшей от недавнего дождя шинели погоны, а на портупее наган и саблю, казак испуганно вытянулся: – Виноват, ваше благородие, не признал.
– Не в том виноват, что не признал, а в том, что еще на прижиме должен был заметить, в ружье всех поднять. Не сено везете – золото. Где подъесаул?
– Так что поехали местность вон с той сопочки обследовать.
К ним уже подходили казаки и топограф Ильин.
– А вот это похвально, – одобрил подъехавший, в котором некоторые, несмотря на закрывавшую лицо сетку, узнали жандармского ротмистра Воскобойникова.
– Как же, ваше благородие, в одиночку? Неровен час чего случиться могло, – пробасил могучий рыжебородый хорунжий Иван Рудых, забирая из рук ротмистра повод и ласково поглаживая по вздрагивающей шее уставшего коня.
– Случилось уже, – ответил тот и, приподняв с лица сетку, пристально посмотрел на стоявшего неподалеку Ильина.
– Кто такой? – спросил он Ивана, кивнув на высокую нескладную фигуру топографа, лицо которого тоже было скрыто сеткой от гнуса.
– А ведь мы знакомы, Николай Александрович, – сказал Ильин, приподнимая сетку и подходя ближе. – У Владислава Станиславовича Насташевского были представлены. Рекомендован, если вспомните, как инженер-топограф…
– Можете не продолжать. Из социалистов?
– Бывших. Взгляды социал-революционеров на террор решительно не разделяю и осуждаю. О чем в свое время письменно изложил вашему непосредственному начальству в Иркутске.
– Ну что ж, похвально, – сказал Воскобойников, направляясь к палатке командира отряда. – По какой надобности здесь? Насколько мне известно, передвижение отряда абсолютно конфиденциально. Никому из посторонних – решительно никому! – здесь находиться не положено.
– Как же, осведомлен. Пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить заинтересованных лиц в обратном. Отряд, по моим сведениям, будет передвигаться по совершенно неисследованной местности…
– Вынужден поинтересоваться, откуда у вас эти сведения?
– Помилуйте, Николай Александрович, об этом чуть ли не последний шаромыга на приисках осведомлен. У половины казаков семьи, дети…
Насколько мне известно, подобные караваны в этом направлении еще ни разу не снаряжались ввиду полной непроходимости здешних мест в летнее время.
– Что же заинтересовало именно вас, Викентий Борисович?
– Видите, вы даже помните мое имя.
– Служба.
– Понимаю. Хочу только напомнить, что по образованию я топограф. Изучение и отображение незнакомой местности некоторым образом входит в круг моих профессиональных обязанностей.
– Хорошо, мы с вами еще поговорим об этом. Сейчас – извините. Чертовски устал с дороги. Вторые сутки в седле. А вот, кажется, и сам Конышев…
К палатке подходил подъесаул, командир отряда сопровождавших золото казаков. Ему уже сообщили о появлении ротмистра.
– Какой неотложной необходимостью обязан нашей встрече, Николай Александрович? – спросил он, подходя к ротмистру и протягивая руку.
– Вы правы, необходимость действительно неотложная…
Они скрылись в палатке. Ильин, отошедший в сторону, но хорошо расслышавший последние слова ротмистра, остановился, словно в раздумье, и стал напряженно прислушиваться.
– Уха готова, ваше благородие, – пробасил неслышно подошедший к нему Иван Рудых. – Вам как? По отдельности или с общего котла будете, с обществом?
– Сколько раз, Иван, я просил не звать меня «благородием». Я такой же человек, как и все вы. Конечно, с общего. Пора уже привыкнуть.
– Так я это так, для порядку. По отдельности ловчее. Ложку не забудьте, как прошлый раз. А то казачки мигом сметут, пока ходите.
– Вынужден вас огорчить, Александр Вениаминович, – с трудом стягивая промокшую шинель, сказал ротмистр. – Просуши, братец, – протянул он её заглянувшему в палатку молоденькому казаку. Потом тяжело опустился на походную кровать подъесаула и жестом пригласил того сесть поближе.
– Весь внимание, – сказал подъесаул. – Насколько понимаю, повод для вашего внезапного появления должен быть из ряда вон?
– Более чем, более чем. Не предложите ли стаканчик чего-нибудь согревательного? Промок до исподнего.
– Сергей! – крикнул подъесаул и приказал заглянувшему в палатку казаку: – Мою фляжку. В сумке, где карты и патроны.
– И еще, братец, – остановил казака ротмистр. – Покарауль затем хорошенько. Чтобы ближе чем на десять шагов вокруг палатки ни души. Понял?
– Так точно!
– Исполняй. Да побыстрее. Зуб на зуб не попадает. Кстати… – Он снова повернулся к командиру отряда. – Пока суть да дело, кто вам рекомендовал в отряд Ильина?
– Пришел сам, безо всяких рекомендаций. Объяснил, что весьма заинтересован в изучении местности, по которой мы вынуждены будем передвигаться. Между нами, Николай Александрович, я до сих пор в значительном затруднении. Приблизительный маршрут мы, конечно, наметили. Весьма и весьма приблизительный. На картах – сплошное белое пятно. Присутствие в отряде инженера-топографа мне показалось как нельзя более кстати. Его единодушно характеризовали как очень дельного специалиста.