Дальгрен
Шрифт:
– Я говорю: Беллона – маленький городок. – Она поглядела на фотографию. – А почему тогда тебя не впустили?
– С ним еще кто-то был – вот он развонялся. Негр. Фенстер. По гражданским правам, что ли?
Она сморгнула:
– Ты и правда с кем только не встречаешься.
– С Фенстером лучше бы не встречался. – И он фыркнул.
– Я же рассказывала, у Калкинза там уикенд за городом. Только этот уикенд семь дней в неделю.
– А как он успевает в газету писать?
Она
– Как-то успевает. Или поручает кому-то. – Она села и похлопала по одеялам. – А где моя рубашка?
Ему понравилось, как у нее трепещут груди.
– Вон туда зарылась. – Он посмотрел в газету, но читать не стал. – Интересно, а Джордж у него бывает?
– Не исключено. Он же давал интервью.
– Мммм.
Ланья снова упала на траву:
– Ч-черт. Не может быть, что позже пяти утра. Ну ты сам подумай.
– Восемь, – постановил он. – По ощущениям – полдевятого. – И проследил за ее взглядом в сгустившийся дым над листвой. Снова опустил глаза – а она уже улыбалась, хватала его голову, притягивала ее за уши, покачав, к себе. – Он засмеялся ей в кожу: – Кончай! Отпусти!
Она медленно прошипела:
– Ой, я бы сейчас, – перевела дыхание, когда его голова отстранилась, прошептала: – еще поспала… – и локтем закрыла лицо.
Он погрузился в бронзовые кудряшки у нее под мышкой и распустил веки, лишь услыхав невнятный лай.
Он в недоумении сел. Лай пронзал даль. Он поморгал и в яркой тьме под веками брызнула масляная пыль. Недоумение обернулось удивлением, и он встал.
Одеяла опали по ногам.
Он ступил на траву, нагишом в мареве.
Собака вдалеке запрыгала и свернула в расселину меж холмов. За собакой шагала женщина.
Изумление предчувствия запуталось в головокружительном изнеможении утра и внезапного подскока.
Цепь оставила красные отметины на исподе предплечий и на животе, где он на нее давил.
Он натянул штаны.
В рубахе, расстегнутой поверх драгоценных слезок, он направился вниз по склону. Разок оглянулся на Ланью. Она перекатилась на живот и уткнулась лицом в траву.
Он шагал за женщиной (рыжей из бара), удалившейся следом за Мюриэл.
Прежде чем женщина его увидела, успел застегнуть одну пуговицу на рубахе. Женщина развернулась на отсутствии каблуков и сказала:
– А, здрасте. Доброе утро.
Бусины вкруг ее шеи блистали густым столбом света.
– Привет. – Он поджал пальцы ног в траве, застеснявшись. – Я вчера видел вашу собаку в баре.
– Ах да. А я видела вас. Вы сегодня выглядите получше. Почистились. В парке ночевали?
– Ага.
В свечном свете она казалась здоровенной шлюхой, но дымчатый свет и коричневый костюм выпарили всю аляповатость из жестких рыжих волос, и теперь она походила на завуча начальной школы.
– Вы тут с собакой гуляете?
Завуча в аляповатом ожерелье.
– Каждый день, спозаранку… э-э, я сейчас уже к выходу.
– А. – И решил, что нерешительность ее – приглашение.
Они зашагали, а Мюриэл подбежала понюхать и пожевать ему руку.
– Ну-ка перестань, – велела женщина. – Будь умницей.
Мюриэл разок гавкнула и рысью пошла прочь.
– Как вас зовут? – спросил он.
– А! – повторила она. – Мадам Браун. Мюриэл вчера подходила вас облаять, да? Она ничего плохого не хотела.
– Ну да. Я так и понял.
– Вам бы только расческа не помешала, – нахмурилась она, – и полотенце, и тогда вы точно будете как новенький. – Она испустила этот свой пронзительный и поразительный смех. – Вон там есть общественный туалет – я постоянно вижу, как люди из коммуны ходят туда мыться. – И взглянула на него серьезно: – Вы же не из коммуны?
– Нет.
– Вам нужна работа?
– Чего?
– Вы хотя бы не волосатый, – сказала она. – По крайней мере, не очень. Я спрашиваю, нужна ли вам работа.
– Я ношу сандалии, – сказал он, – если вообще обуваюсь.
– Это не страшно. Да господи, мне все равно! Я думаю о тех, на кого вы будете работать.
– Что за работа?
– В основном прибираться – ну или, пожалуй, убирать. Вам интересно, да? Платят пять долларов в час, а нынче в Беллоне такое жалованье – не баран чихнул.
– Еще бы не интересно! – Он в удивлении сглотнул. – Где это?
Уже показались львы-близнецы. Мадам Браун заложила руки за спину. Мюриэл задела подол ее юбки. Цепочные и стеклянные излишества при таком свете не искрились.
– Это семья. Знаете, где «Апартаменты Лабри»? – И качанию его головы: – Вы здесь, видимо, недавно. Эта семья – милые, приличные люди. И очень мне помогли. У меня там раньше был кабинет. Поначалу, знаете ли, здесь была сумятица, кое-какой ущерб.
– Я кое-что слышал.
– Вандализма много. А теперь все несколько поуспокоилось, и они спрашивают, не знаю ли я какого юноши им в помощь. Насчет длинных волос не берите в голову. Только помойтесь слегка – хотя работа вряд ли очень чистая. Ричардсы – прекрасные люди. Просто им выпало много бед. Как и нам всем. Миссис Ричардс впечатлительная – ее огорчает… все, что странно. Мистер Ричардс, пожалуй, немножко чересчур ее оберегает. У них трое очень славных детей.
Он убрал волосы со лба.
– Вряд ли за ближайшие дни они сильно отрастут.
– Ну вот видите! Вы же всё понимаете!
– Хорошая работа?
– Ой, да. Безусловно. – Она остановилась подле львов, словно те обозначали некую важную границу. – «Апартаменты Лабри», на Тридцать шестой. Четырехсотый дом. Квартира семнадцать Е. Заходите в любой момент после обеда.
– Сегодня?
– Разумеется, сегодня. Если хотите работу.
– Конечно. – Его отпустило напряжение, прежде из-за вездесущести своей незримое. Он вспомнил хлеб в переулке: целлофан под фонарем мерцал ярче его или ее затуманенных побрякушек. – У вас там кабинет. Чем вы занимаетесь?