Дальгрен
Шрифт:
Взволнованные суждения, из которых мы составили наш репортаж, изобилуют нестыковками. Как то:
Полный шар – обычная луна, месяц – чужак. Месяц – настоящая луна, полная – самозванка. По утверждению одного молодого студента, за несколько минут присутствия этих поистине елизаветинских знамений он разглядел на полном диске меты, которые доказывали, что это определенно не наша луна.
Спустя два часа в редакцию пришел человек (пока единственный, кто якобы хоть отчасти успел посмотреть на феномен в телескоп – впрочем, маломощный) и заверил нас, что полный диск – определенно какая надо луна, а вот месяц липовый.
За
В качестве типического я передаю вам комментарий нашего профессора Уэллмена, наблюдавшего из сада «Июль» в обществе нескольких гостей: «Одна была почти полная, с этим мы все согласны; другая определенно прибывала. Я указал составлявшим мне компанию полковнику, миссис Грин и Роксанне с Тоби, что выпуклость месяца указывала в противоположную сторону, нежели освещенная часть луны над ним. Луны сами себя не освещают – они освещаются солнцем. Даже если лун две, солнце может находиться лишь по одну сторону от них обеих; если обе – в любых фазах – видны в одной четверти неба, обе должны быть освещены с одной стороны, – а здесь мы наблюдали иное».
На что ваш редактор может лишь ответить, что любое «согласие», «уверенность» и «определенность» касательно этих лун вызывают серьезные сомнения – если мы не готовы к еще более нелепым спекуляциям касательно прочего космоса?..
Нет.
Мы этого не видели.
И точка зрения, которой вынуждена придерживаться редакция, такова: минувшей ночью в небе произошло нечто – в этом мы уверены. Но выдвигать рискованные гипотезы было бы абсурдно. Новоявленных лун не бывает. Пред лицом ночной истерии мы желали бы негромко отметить: что бы ни случилось, оно поддается истолкованию. Истолкованию поддается всё – впрочем, нельзя не признать, что непременных разъяснений это не гарантирует.
Странно и любопытно то, что все очевидцы пришли к единому мнению – которое посему надлежит разделить всем, кто очевидцем не был, – касательно имени нового светила в ночи: Джордж.
Что побудило к наречению, остается только гадать; и мы не одобряем того, о чем догадываемся. Так или иначе, к тому времени, когда мы получили первое сообщение, имя разлетелось по городу на смазанных гнетущими предчувствиями рельсах слухов. В заключение мы твердо можем заявить лишь об одном: вскоре после полуночи над Беллоной ненадолго воссияли Луна и нечто под названием Джордж, похожее на Луну до степени смешения.
2
– А что ты делаешь, – прошептала она сквозь листву, – теперь?
Он молча продолжил.
Она встала, сбрасывая одеяла, подошла коснуться его плеча, заглянула поверх.
– Это что, стих?
Он заворчал, два слова поменял местами, погрыз кутикулу на большом пальце, переписал как было.
– Э-э… – сказала она. – Ты что имел в виду – медицину или прорицания?
– Чего? – Он теснее сдвинул скрещенные ноги под тетрадью. – Прорицания.
– Аус-пиция.
– У того, кто здесь писал, в другом месте не так. – Он перелистнул к предыдущей записи на правой странице:
Слово запускает образы в полет, и в этих ауспициях мы прочитываем…
– А… у него тут правильно. – Страницей раньше, где писал сам, он вычеркивал и вычеркивал свой калякаграф, пока под чернильным бруском не стало угадываться слово в полтора раза длиннее.
– Ты это читал? – Она опустилась рядом на колени. – Как тебе?
– Хм?
– Ну… это кто-то странный написал.
Он на нее посмотрел:
– Я просто записываю сюда свое. У меня другой бумаги нет, а у него все листы с одной стороны чистые. – Сгорбился. – М-да. Он странный, – но ее гримасы не понял.
Не успел ответить на нее собственной, вопросительной, она сказала:
– А можно твое почитать?
Он ответил:
– Ладно, – поспешно: хотел проверить, каково ему будет.
– Ты уверен, что это ничего?
– Ага. Давай. Я все равно уже закончил.
Он протянул ей тетрадь. Сердце громко застучало; пересохший язык прилип к нёбу. Он пригляделся к своей тревоге. Маленькие страхи, подумал он, хотя бы забавны. А этот громаден настолько, что сотрясает все тело.
Щелкая ручкой, он смотрел, как она читает.
Травинки волос свешивались ей на лицо, как лепестки орхидеи, пока – «Ну хватит!» – не были отброшены.
Упали снова.
Он убрал ручку в карман рубахи, поднялся, побродил, сначала вниз по склону, потом вверх, посматривая на нее – нагая, стоит на коленях в листве и траве, из-под ягодиц морщинистыми подошвами вверх торчат ступни. Скажет, что все это глупости, решил он, – выкажет независимость. Или заохает, заахает, задифирамбит до смерти, полагая, что это их сблизит. Пальцы вновь цапнули ручку – он пощелкал ею, не вынимая из кармана, заметил, перестал, сглотнул и еще побродил. «Строки о том, как она читает строки о себе» – такой заголовок он обдумывал, но что будет под заголовком, понятия не имел; слишком сложно без бумаги, без ее бледно-розовых полей, ее бледно-голубой решетки.
Читала она долго.
Он дважды подходил, смотрел ей в макушку. И уходил.
– От этого…
Он обернулся.
– …мне… чудно. – И лицо у нее было еще страннее.
– Что, – рискнул он, – это значит? – и проиграл: вышло то ли догматично, то ли панически.
– Иди сюда?..
– Ага. – Он присел рядом, рукой задев ее руку; волосами коснулся ее волос, нагнувшись. – Что?..
Нагнувшись вместе с ним, она пальцем подчеркнула одну строку.
– Вот тут, где у тебя слова в обратном порядке, не так, как здесь, – я думаю, если бы мне это просто описали, я бы сказала, что это не очень интересно. А когда читала – все четыре раза, – мороз по коже подирал. Но это, видимо, потому, что оно так хорошо подкрепляет суть. Спасибо. – Она закрыла тетрадь и отдала ему. Потом прибавила: – А что ты так удивляешься? Мне правда понравилось. Ну-ка: я… восторгаюсь мастерством и тронута… ладно, сутью. И это удивительно, потому что я не ожидала. – Она нахмурилась: – Вот честно, ты… ужасно таращишься, и я от этого страшно психую. – Но глаз не отвела.
– Тебе понравилось просто потому, что ты меня знаешь. – Это тоже чтобы проверить, каково ему будет.
– Может быть.
Он очень крепко сжал тетрадь и весь онемел.
– Я думаю, – она слегка отодвинулась, – тебе разницы нет, понравится другим или не понравится.
– Да. Но страшно, что не понравится.
– Мне вот понравилось. – Она хотела было продолжить, передумала. Это она что – плечами пожала? Наконец взглянула на него из-под свисающих лепестков. – Спасибо.
– Ага, – сказал он чуть ли не с облегчением. А затем, будто вдруг вспомнил: – Тебе спасибо!