Дальгрен
Шрифт:
– За что тебя посадили?
– Аморалка, – ответил Тэк.
Он теперь отставал от Тэка на несколько шагов. Тропинка, поначалу бетонная, стала грунтовой. Его хлестала листва. Босая нога трижды шагнула на шершавые корни; рука, покачнувшись, разок слегка задела древесную кору.
– Вообще-то, – бросил Тэк в разделявшую их черноту, – меня оправдали. Так сложилось, видимо. Мой адвокат решил, что лучше мне просидеть без залога девяносто дней, за мелочь, типа. Какие-то бумаги где-то потерялись. Потом он это все выволок в суде, и обвинение сменили
Угольная чернота листвы разодралась, впустив обычные расцветки городской ночи.
– Куда?
Они остановились средь деревьев и высоких кустов.
– Тише! Вон…
Его шерстяная рубаха приструнила шумную Тэкову кожаную куртку. Он прошептал:
– Где ты?..
Из-за поворота на тропинку, нежданный, сияющий и искусственный, явился семифутовый дракон, а за ним такие же огромные богомол и грифон. И тряско поплыли – точно изощренный пластик, подсвеченный изнутри и туманный. Качнувшись друг к другу, богомол и дракон… перемешались!
Ему на ум пришли слегка размытые наложенные кинокадры.
– Скорпионы!.. – прошептал Тэк.
И плечом толкнул его в плечо.
Он рукой держался за ствол. Тени веточек паутиной оплели ему предплечье, тыл ладони, кору. Фигуры приближались; паутина заскользила. Фигуры миновали; паутина соскользнула. Они, сообразил он, раздражали глаз, как картинки на трехмерных открытках, – и такие же полосатые тела повисали прямо перед – или, может, прямо за ними.
Грифон поодаль замерцал.
На середине осторожного кривоногого шага – тщедушный малолетка с прыщавыми плечами, затем снова грифон. (Память о встопорщенных желтых волосах; руки на отлете у веснушчатого таза.)
Богомол развернулся, поглядел назад, на миг погас.
На этом была хоть какая-то одежда – темнокожий юнец зверской наружности; цепи, которые он носил вместо ожерелий, заскрипели под ладонью, когда он рассеянно погладил левую грудь.
– Малыш, давай! Шевели поршнями! – Что произнес уже опять богомол.
– Ёпта, они, думаешь, на месте? – Это грифон.
– А то. Где им еще быть. – Голос дракона вполне сошел бы за мужской; и она, похоже, была черной.
В изумлении и смятении он оцепенело слушал беседу дивных зверей.
– Пусть только попробуют не быть на месте!
Цепи исчезли, но скрипели по-прежнему.
Грифон снова мигнул: под ослепительной чешуей исчезли рябые ягодицы и грязные пятки.
– Эй, Малыш, а вдруг их еще нет?
– Ой, ёпта! Адам?..
– Адам, ну кончай. Сам же понимаешь, что они там, – утешила дракон.
– Да? Это с чего это я понимаю? Эй, Леди Дракон! Леди Дракон, ну вы даете!
– Пошли. И помолчите оба, а?
Качко сталкиваясь и разъединяясь, они исчезли за поворотом.
Теперь он вовсе не видел своей руки и потому отпустил ствол.
– Что… что это было?
– Я же говорю: скорпионы. Такая банда, типа. Может, и не одна. Я особо не в курсе. Проникаешься к ним со временем, если умеешь не путаться у них под ногами. Если не умеешь… ну, тогда, видимо, или к ним, или получаешь по башке. Во всяком случае, я так понял.
– Да нет, эти… драконы всякие?
– Красиво, да?
– А это как?
– Знаешь голограммы? Это проекции интерференционных картин очень маленького, очень маломощного лазера. Там все несложно. Но эффектно. Они это называют «светощит».
– А. – Он глянул на свое плечо, куда Тэк уронил руку. – Про голограммы я слыхал.
Тэк вывел его из-под кустарного прикрытия кустов на бетон. Поодаль у тропы, там, откуда пришли скорпионы, горел фонарь. Они зашагали к нему.
– А есть другие?
– Могут быть. – Тэк снова замаскировал тенью пол-лица. – Светощиты на самом деле ни от чего не защищают – разве что наши любопытные глазки от тех, кто желает разгуливать с голой жопой. Когда я только приехал, тут повсюду были одни скорпионы. А недавно стали появляться грифоны и всякие другие. Но название жанра прижилось. – Тэк сунул руки в карманы джинсов. Куртка, внизу сцепленная замком молнии, вздулась спереди, изобразив несуществующие груди. Тэк разглядывал их на ходу. Подняв взгляд, улыбнулся безглазо: – Я уж и забыл, что люди не знают про скорпионов. Про Калкинза. Они тут знамениты. Беллона – большой город; в любом другом, если там заведутся такие звезды, – да в Лос-Анджелесе, Чикаго, Питтсбурге, Вашингтоне на шикарных коктейлях только о них бы и трындели все, а? Но про нас забыли.
– Нет. Не забыли.
Он не видел глаз Тэка, но знал, что они сузились.
– И поэтому засылают к нам людей, которые не помнят, как их зовут? Тебя вот, например?
Он резко хохотнул; в горле получилось так, будто он гавкнул.
Тэк ответил сипеньем, которое служило ему смехом.
– Да уж! Ничего себе ты шкет. – Смех не стихал.
– А теперь мы куда?
Но Тэк, опустив подбородок, шагал вперед.
Удастся ли вылепить себе личность из этой игры сумрака, света и сыромяти? Как мне в осмысленной матрице воссоздать этот прожаренный парк? Вооружившись парадоксальными виденьями, уродливую руку заключив в клетку красивых железок, я созерцаю новую механику. Сам я – бешеный механик: прошлое уничтожено, восстанавливаем настоящее.
4
– Тэк! – окликнула она из-за костра, встала и тряхнула огненными волосами. – Кого привел?
Она обогнула шлакоблочный очаг и пошла навстречу – став силуэтом, перешагивая спальные мешки, скатки, целую поляну простертых тел. Двое глянули на нее и перевернулись на другой бок. Еще двое храпели на разных частотах.
Девушка на одеяле, без рубашки и с очень симпатичными грудями, перестала играть на губной гармошке, постучала ею по ладони, вытряхивая слюну, и снова дунула.