Далгрен

Дилэни Сэмюэль Р.

— Вы тогда были здесь?

Хоаким сжал губы так сильно, что в конце концов его усы и борода слились воедино. Он покачал головой.

— Я всего лишь слышал о газетной статье. И фотографиях.

— А откуда вы пришли?

— Ааааа! — Фауст воздел свободный палец в нарочитом упреке. — Тебе стоит поучиться не задавать таких вопросов. Это невежливо. Я ведь ничего о тебе не спрашивал, верно? Я назвал тебе свое имя, но о твоем не спросил.

— Извините, — отступил он.

— Тебе предстоит повстречать множество людей, у которых будут самые разные негативные реакции на распросы о том, что было до Беллоны. Уж лучше я тебе об этом сообщу, чтоб ты не вляпался

в неприятности. В особенности, — Фауст задрал бороду кверху и прикоснулся большим пальцем к своему ошейнику, — те, кто носит такую штуку. Вроде нас с тобой. Могу поспорить, что если бы я спросил о твоем имени, или, может, возрасте, или зачем тебе орхидея на поясе... что угодно в таком духе, я мог бы реально разозлить тебя. Ведь так же?

Он ощутил в животе дискомфорт, смутный, как воспоминание о боли.

— Я иду из Чикаго, самое недавнее. Перед этим Фриско. — Фауст вытянул руку, придерживая одну из расширяющихся книзу штанин. — Дедуля Йиппи, ага? Я — путешествующий философ. Хватит тебе?

— Извините, что спросил.

— В голову не бери. Я слыхал, Беллона была там, где была в. Должна быть, теперь. Я здесь. Этого хватит?

Он снова кивнул, обескураженный.

— У меня была хорошая, честная работа. Продавал Трайб на углу Маркет и Ван Несс. Вот он я, старейший разносчик газет в Беллоне. Этого хватит?

— Да. Послушайте, я не имел в виду...

— Что-то в тебе, парень. Мне оно не нравится. Скажи, — морщинистые веки за линзами в позолоченной оправе, — а ты сам часом не цветной, нет? Я хочу сказать, ты довольно смуглый. Такой, многофункциональный. Я конечно мог бы сказать «темный», как вы, молодежь, сейчас говорите. Но там, где я рос, когда я рос, они звались черномазые. Для меня они по-прежнему черномазые, и под этим я не имею в виду ничего такого. Я желаю им всего самого лучшего.

— Я американский индеец, — решился он, смирив гнев.

— О. — Хоаким опять склонил голову набок, оценивая. — Ну, если ты сам не черномазый, значит очень черномазым симпатизируешь. — Он сильно налегал на это слово, стремясь употребить весь еще оставшийся в нем негатив. — Я тоже. Я тоже. Вот только они никогда мне не верят. Я бы на их месте тоже не верил. Черт, мне же нужно газеты доставлять. Вот — возьми одну. Вот так; молодец. — Фауст поправил кипу у себя подмышкой. — Когда интересуешься бунтующими ниггерами — а ими чуть ли не все интересуются, — эта ремарка была подана до крайности театрально, — прошерсти эти ранние издания. Держите газету, Преподобныя, — он поспешил через дорожку и вручил очередную газету чернокожему священнику в ниспадающей до земли сутане, который стоял в дверях церкви.

— Благодарю, Хоаким. — Голос был... контральто? Под темной мантией намек на... грудь. Лицо округлое и достаточно деликатное, чтобы принадлежать женщине.

Хоаким пошел вниз по улице, и теперь священник посмотрел на него.

— Это у нас с Фаустом такая небольшая игра, — пояснила она — это была она — рассеивая его недоумение. — Пусть это вас не расстраивает.

Она улыбнулась, кивнула и вознамерилась зайти внутрь.

— Извините... Преподобная...

Она повернулась.

— Да?

— Эээ... — Измученный любопытством, он не в состоянии был сфокусировать его на чем-то конкретном. — Что у вас за церковь, вот эта? — остановился на этом, хотя вопрос и выглядел безнадежно надуманным. О чем он на самом деле хотел спросить, так это был конечно же плакат.

Она улыбнулась.

— Межконфессиональная,

межрасовая. Уже довольно долго нам удается проводить по три службы в неделю. Мы были бы очень рады, если бы вам захотелось придти. Конечно же, в воскресенье утром. Кроме того, вечера по вторникам и четвергам. У нас пока что не слишком большая паства. Но мы наращиваем группу.

— А вы — Преподобная...

— Эми Тейлор. На самом деле я не рукоположена. Я этот замысел сама на себя взвалила. И, принимая во внимание обстоятельства, получается в целом неплохо.

— Вы просто типа как въехали в церковь и захватили ее?

— После того, как ее бросили жившие тут люди. — Она не стала от него отмахиваться. Она протянула ему руку. Это вполне может быть один и тот же жест. — Рада была с вами познакомиться.

Он пожал ее ладонь.

— И я рад познакомиться.

— Надеюсь, вы будете приходить на наши службы. Это очень тяжелое для всех нас время. Любая духовная помощь нам сейчас только на пользу... вам так не кажется?

Ее рука (как рука Хоакима) задержалась в его. И рукопожатие было крепче.

— Эй, а вы не знаете, что сегодня за день?

Она опустила взгляд в газету.

— Среда.

— Но... как вы понимаете, что настало воскресенье.

Она рассмеялась. Это был смех вполне уверенного в себе человека.

— Воскресные службы происходят тогда, когда в газете написано воскресенье. Мистер Калкинс путает даты, я знаю. Но на каждые семь дней всегда приходится только одно воскресенье. А также один вторник. А вот с четвергами уже всякое бывает. Я говорила с ним по этому поводу. Очень обходительный человек. И очень беспокоится о том, что происходит в его городе, несмотря на чувство юмора, которое кое-кто находит невыносимым. На частоту повторения воскресений я обратила внимание сама. Он рассказал мне о вторниках; но за случайные четверги встал горой. Правда, он довольно любезно предложил мне объявлять четверг, когда бы я не попросила — при условии подачи уведомления за сутки. — Ее идеальная серьезность раскололась улыбкой. Она отпустила его руку. — Все это на самом деле забавно. Я чувствую себя так же странно, рассказывая об этом, как вы, должно быть, — слушая. — Естественные волосы, округлое, коричневое лицо: она ему нравилась. — Ну что, попробуете посещать наши службы?

Он улыбнулся.

— Попробую. — Ему было даже немного жаль лгать ей.

— Хорошо.

— Преподобная Тейлор?

Она оглянулась назад, приподнимая прореженные брови.

— Дойду ли я по этой улице до дома... мистера Калкинса?

— Да, дотуда примерно миля. Придется перейти Джексон. Два дня назад какой-то храбрец ездил на автобусе туда-сюда по Бродвею. Всего один автобус. С другой стороны, нет траффика, с которым надо сражаться. Не знаю, ходит ли он по-прежнему. Но на нем вы в любом случае попадете к офису газеты. А не к нему домой. Думаю, можно и прогуляться. Я ходила.

— Спасибо.

Он оставил ее стоящей в дверном проеме и улыбающейся ему вслед. Нет, решил он. Это, наверное, не монастырь. Он представил как лента крутится и крутится, музыка затухает, и аккорд за аккордом падает с поблескивающей пленки.

Джексон авеню была широкой улицей, но расплывчатые в полуденной дымке перенаселенные дома были преимущественно деревянными. Опутывающие перекресток троллейбусные провода беспорядочным клубком валялись на углу тротуара. В двух кварталах в стороне дымились какие-то обломки. Клубы дыма обнажили обугленные брусья, снова накрыли их.