Далгрен

Дилэни Сэмюэль Р.

Она тоже высокая, подумал он, приближаясь.

Волосы взлетели с её плеч; трава снова зашептала.

Она и правда была выше него, но не так...

— Эй, я взял!.. — Её руки были сложены на голове. Она стояла на каком-то пнистом пьедестале? — Эй?..

Она повернулась верхней половиной тела:

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Сперва он подумал, что грязь сплошь покрывает ее тело выше бедер.

— Я думал, ты?..

Но цвет был коричневым, как у засохшей крови.

Она смотрела на него сверху вниз,

моргая.

Грязь? Кровь? Цвет не подходил ни к тому, ни к другому.

— Уйди прочь!—

Он сделал еще один шаг, приближаясь.

— Что ты делаешь здесь? Уйди прочь!

Пятна у нее под грудями — это короста?

— Смотри, я достал! Теперь ты можешь сказать мне мое...

В поднятых руках она сжимала листья. Её руки подняты так высоко! Листья падали вниз, осыпая её плечи. Её длинные, длинные пальцы ослабли, и хрупкая тьма одолела на одном из флангов. Её бледный живот судорожно сокращался дыханием.

— Нет! — Она уклонилась, когда он попытался дотронуться до неё; и осталась согнутой. Одна рука, разветвленная и ветвящаяся все более, отбрасывала паутину теней — на траву.

— Ты!.. — попытался произнести он; но только дыхание вышло из горла его.

Он посмотрел вверх, между веточками её ушей. Листья осыпались с её бровей. Её рот был толстым, изогнутым кряжем, как если бы молния срезала ветку в фут толщиной. Её глаза — рот его приоткрылся, когда он вытянул шею, чтобы разглядеть лучше — исчезли, сначала один, там вверху, потом другой, совсем в другом месте: покрытые струпьями веки закрылись.

Он попятился сквозь жёсткую траву.

Листок с грохотом упал ему на висок, как обугленный мотылёк.

Грубыми пальцами избивая губы, он запнулся, повернулся, побежал к дороге, бросив еще один взгляд туда, где покоробившийся ствол вздымал к небу пять ветвей, бежал, пока не пришлось замедлиться до шага — задыхаясь — пока снова не смог думать. Потом он бежал еще.

2

Не то чтобы у меня не было прошлого. Скорее, — оно все время распадается на яркие и пугающие эфемеры настоящего. В длинном ландшафте, отрезанном дождем, почему-то негде начать. Когда бежишь, хромая, по канавам, проще не думать, о том, что она сотворила (что сотворили с ней, сотворили с ней, сотворили), но попытаться вместо этого восстановить произошедшее с расстояния. Эх, все это было бы намного проще, если бы не было на икре (если рассмотреть вблизи, она была бы цепочкой маленьких ранок, между которым — участки плоти; однажды я нанес себе такую же в саду, по ту сторону розового куста) той царапины.

Асфальт выплеснул его на обочину шоссе. Изломанные края мостовой затмевали ему зрение. Подкравшийся рокот, он услышал только, когда тот уже миновал. Он оглянулся назад: красные глаза грузовика слились в один. Он шел еще час, больше не видел машин.

Сдвоенная фура изрыгнула гудок за двадцать футов до него, сбросила скорость и остановилась, обогнав его еще на двадцать. Он ведь даже не голосовал. Он рванул к открывающейся двери, втащил себя наверх, захлопнул. Водитель — высокий, светловолосый, с угреватым лицом, невыразительной внешности — отпустил сцепление.

Он хотел сказать спасибо, но закашлялся. Может

быть, водителю хочется поболтать? Иначе зачем останавливаться ради кого-то, кто просто идет по дороге!

Болтать ему не хотелось. Но ведь надо же что-то сказать:

— Что везете?

— Артишоки.

Приближающиеся огни расплескались по лицу водителя, заполняя щербинки.

И они тряслись дальше по дороге.

Он не мог думать ни о чем кроме: я ведь только что занимался любовью с этой женщиной, вот так, и в голову бы не пришло... Нет, тема с Дафной не пройдет...

Да ведь это же ему, ему хочется поговорить! Водитель без проблем пренебрег бы фатической благодарностью и болтовней. Независимость Запада? Он достаточно поколесил по этой части страны, что бы понять — это всего лишь маниакальный ужас.

Он откинул голову назад. Ему хотелось говорить и нечего было сказать.

Страх прошлого, чье лукавство выстроило на его лице улыбку, с которой губы боролись.

Через двадцать минут он увидел линию шоссейных фонарей и сел прямо, чтобы не пропустить разъезд. Он бросил взгляд на водителя, который как раз смотрел в сторону. Скрипнули тормоза, и автомобиль сбросил скорость серией рывков.

Они остановились. Водитель втянул изрытые оспой щеки, огляделся внимательно, по-прежнему невыразительный.

Он кивнул, вроде как улыбнулся, нащупал дверь, спрыгнул на дорогу; он все еще готовил слова благодарности, когда дверь хлопнула, и грузовик тронулся; ему пришлось отскочить, уклоняясь от угла фургона.

Машина, лязгая, уехала по боковой дороге.

Мы произнесли всего по фразе.

Что за странный обмен ритуалами, обессмысливающий общение. (Это страх?) Какие же чудесные и очаровательные ритуалы мы практикуем теперь? (Он стоял на обочине дороги, смеясь) Какое же усилие необходимо сконцентрировать во рту, чтобы смеяться в этой ветреной, ветреной, ветреной...

Здесь сходились подземный и надземный переходы. Он пошел... гордо? Да, гордо пошел вдоль низкой стены.

По ту сторону воды мерцал город.

Полумилей ниже, при портовом входе в него, языки пламени взмучивали дым к небу и бросали отражения на поверхность реки. Вот, ни одна машина не съехала с моста. Ни одна не въехала на него.

Контрольный пост был темен, также как и целая шеренга подобных ему. Он ступил внутрь: переднее стекло разбито, кресло опрокинуто, ящика в кассовом аппарате нет — треть клавиш на месте; некоторые покорежены. Некоторые стерты. Разбиты жезлом, киянкой, кулаком? Он провел по ним пальцами, слушая как они щелкают, сошел с засыпанного битым стеклом резинового коврика, через порог, на мостовую.

Металлические ступеньки вели наверх, к пешеходной дорожке. Но поскольку движения не было, он пересек две пустые дорожные полосы — металлическая решетка, втопленная в асфальтное покрытие, блестела там, где ее отполировали автомобильные шины, — переступил прерывистую белую линию, обутая нога на одной стороне, босая на другой. Перекладины вертелись рядом с ним, слева и справа. Пылающий город вдали сжался под слабыми, опрокинутыми отражениями собственных огней.

Он уставился в пространство, заполненное ночной водой и ветром, втянул носом воздух зарева. Порыв ветра разделил волоски на задней стороне его шеи; от реки надвигался туман.