Дальнее плавание
Шрифт:
Сейчас она не была благодарна им за это и молчала.
Она молчала еще и потому, что стыд, который она чувствовала после урока Ивана Сергеевича, и страх, который она испытала, никак не проходили в ее душе.
Они не проходили ни на втором его уроке, ни на третьем, ни через неделю, ни через две, как ни старалась она взять себя в руки.
Сначала она вовремя приходила на уроки истории, садилась рядом с Анкой и, опустив глаза в свою тетрадь, целый час оставалась неподвижной.
Эту неподвижность можно было бы принять за величайшее внимание.
Но хотя речь учителя была по-прежнему вдохновенна и живой рассказ его по-прежнему увлекал воображение всех, Галя не слушала его.
Всеми силами старалась она избавиться от своего несчастного чувства, о котором не могла бы рассказать никому из своих друзей, даже Анке.
И эта борьба поглощала ее внимание, и чудесная память переставала слушаться ее.
Чем неподвижней сидела она на парте, чем внимательней казалось ее склоненное лицо, тем меньше слушала она и тем сильней волновались мысли в ее голове. Они были так далеки от уроков истории!
«Что, если бы отец, — думала она, — вернулся ко мне не таким, а гораздо хуже, без рук или слепой, — разве не стал бы он мне от этого только дороже? Что, если бы мой брат, которого нет у меня, вернулся бы таким, — разве перестала бы я его любить? И что, если одни будут обходить их на улице, а другие бояться их дома, то как они вернутся к нам? Разве это, в самом деле, не жестоко и не подло даже? Что со мной? Как бороться с этим чувством, чтобы его победить?»
Она восставала против себя, как только могла. Она осуждала себя! И все было верно, справедливо и логично в ее рассуждениях, но от этого чувство ее все же не проходило. Потому что у нее были всякие таланты, и острая память, и блестящие способности. Но сильной воли у нее все же не было.
И, не зная, кто в этом виноват, она восстала против того, кто явился причиной ее страданий.
«Ах, зачем он вернулся к нам в школу! — думала она. — Я бы помнила его всегда таким, каким он был, каким я любила его в детстве».
Подумав так однажды, она стала думать об этом часто, и уроки истории стали для нее тяжелы.
Она начала их избегать.
VIII
То время года, когда осень наконец кончалась и прекращались дожди и приходила внезапно зима, всегда бывало лучшим временем года для Гали и Анки. Воздух над городом становился светлее и суше и тоньше как будто, так что сквозь него виден был не только дым, скопившийся на горизонте, но и холмы за рекой, и пустые поля, еще не занесенные снегом, и гряды, на которых теперь уже ничего не росло, — так широко раздвигались дали. Небо казалось необъятным и высоко простиралось над головой. И липы и клены на бульваре, уже не отягченные листьями, становились как будто стройнее и тверже, и даже текучий, чуть морозный воздух, плывущий над аллеями, не мог пошевелить ни одной из их ветвей.
В такую пору Галя часто гуляла с Анкой, и, забравшись в какой-нибудь тихий уголок бульвара, куда не прибегали дети и где деревья теснились погуще, они подолгу сидели на скамье, нередко готовясь тут же к урокам.
Гале было легко это делать. Она без особого труда получала пятерки. Ее глубокая память хранила все, что хоть однажды она прочитала или услышала на уроке; ее мысль быстрее тока пробегала по всем направлениям и мгновенно находила связь вещей, или нужный закон, или формулу, нужную для решения задачи. Анку восхищала эта необыкновенная способность подруги. Но Галю ее собственные способности ничуть не удивляли. Ведь она ничего не делала для приобретения их, как ничего не сделала для того, чтобы сладко есть и сладко пить, или кататься с Анкой на отцовской машине, отправляясь далеко, к дубовой роще, или ходить в театр, когда только ей этого захочется. Отец не отказывал ей ни в чем.
И все казалось ясным в ее маленьком царстве, отданном ей судьбой во владение. Даже ясным казалось ей то, что она будет великой актрисой, потому что ей так мечталось в детстве и отец говорил ей об этом.
Но Анка, отец которой до войны был простой человек, обыкновенный командир и старый солдат, и у которой было много сестер, и родных и двоюродных, и маленьких племянников, и несколько теток, и даже бабушка восьмидесяти двух лет, хорошо знала цену каждого куска, который она ела, и уважала молоко, которое ей давали в детстве. Она пила его не каждый день.
И странно, она никогда не жаловалась, так как смотрела на мир всегда с самой лучшей стороны.
Много разных забот толпилось у нее в голове.
Ей нелегко давалась наука. И если она училась все же хорошо, то потому, что ей интересно было учиться. Интересен был мир, окружавший ее, и узнать о нем что-нибудь, чего она раньше не знала, было для нее радостью.
Слушая на уроках какой-нибудь новый предмет, она всегда заглядывала немного вперед, в следующие страницы книги, в нетерпении стараясь угадать, те ли это высокие знания, которых так жаждет пытливая душа человека.
— Подумай только, — сказала она однажды Гале, — я бы могла умереть и не узнать имени этих созвездий, что каждую ночь горят над моей головой, могла не узнать, что милая наша река, которая бежит перед нами и сверкает днем, а ночью лежит темная и поет мне в уши и уносит мысли мои всегда так далеко, состоит всего лишь из двух прозрачных газов! И один из них горит, а другой не горит, но сам поддерживает горение. Это, может быть, правда, смешно, что я говорю. Но я так рада, что я живу и, наверное, что-нибудь еще узнаю. И я хочу жить долго, очень долго — сто лет.
— А зачем тебе это, Анка? — спросила ее Галя. — Разве для того, чтобы жить, нужно знать, из чего состоит вода, которую ты пьешь по утрам?
— Чтобы жить вот как эта чайка, что пролетела сейчас над водой, может быть, и не нужно, — ответила Анка, — а чтобы быть счастливой, по-моему, надо много знать.
— А разве мы счастливее этой птицы? — спросила Галя, — Она ведь свободна всегда. Подумай, сколько песен сложили поэты об орлах и о чайках, об их вольной жизни и об их крыльях, которые уносят их, куда они захотят!
Но Анка, как она ни любила поэтов — и Пушкина, и Байрона, и Блока, — все же ответила твердо:
— Конечно, мы счастливее птиц. Какое же это счастье, если они не понимают, что они счастливы!
— А ты разве понимаешь, что такое счастье?
Тут Анка задумалась.
— Счастье, — сказала она и повторила в раздумье, — счастье… По-моему, это быть полезной для всех. Ты улыбаешься, Галя? Ты не смейся, — тихо промолвила Анка. — Счастье — это жизнь отдать для других. Я так думаю, серьезно. И ты не знаешь, как бы мне хотелось даже сейчас вот умереть, как Зоя!